«Всё изменилось». Разговор с продюсером Театра Ненормативной пластики — об альтернативном театре сегодня

«Морально, ценностно, идейно наш театр независим»

— В одной из рецензий я прочитала такую характеристику вашего театра: «кагановичецентричный». Как часто бывают постановки с участием других режиссёров, не Романа Кагановича? Я знаю, что в репертуаре ТНП есть одна постановка Бориса Павловича.

— «Конец света, моя любовь» Павловича — пока единственный наш опыт с участием другого режиссёра. Но мы не хотим останавливаться, нам понравилось. Ведь мы не пустили к себе «чужака», а привели к себе режиссёра, очень близкого театру по духу. В то же время он совершенно другой в плане стиля работы и с материалом, и с актерами. Мы видим в подобной творческой коллаборации необходимость. Особенно сейчас, когда, к сожалению, не так много работы в гостеатрах у независимых режиссёров. Будет здорово объединяться на территории ТНП. Это у нас в планах.

— Про Театр Ненормативной пластики пишут как про независимый театр. Что имеется в виду?

— Независимость во всех смыслах. Мне кажется, что морально, ценностно, идейно наш театр независим. Нам никто не говорит, что делать и как делать. Мы создаем то, что считаем нужным и правильным, соотносим всё это со своим мироощущением. И с формальной, финансовой точки зрения мы тоже независимы. Есть друзья театра, которые нам помогают существовать, финансируют новые постановки. Но в целом наш заработок — это то, что приносят билеты.

— Приходилось ли вашему театру в последнее время сталкиваться с административным давлением?

— Всё же пока статус «независимого театра» даёт нам возможность избегать подобных ситуаций. У нас был только один опыт короткого взаимодействия с государственными структурами: в рамках программы развития негосударственных театров «7 ярус» мы получили возможность поставить спектакль на площадке Александринского театра. Так появилась наша постановка «Шиле», которая получила все мыслимые «Золотые Софиты». В остальное время мы работаем на негосударственных площадках.

«Мы начали искать новые смыслы»

— На ваш взгляд, с февраля 2022 года что-то изменилось в развитии Театра Ненормативной пластики?

— Всё. Всё изменилось. Я даже не могу вам сказать, как могло бы быть при ином стечении обстоятельств. Могло бы быть что угодно, если бы не определённые события и ограничения. Мы однозначно изменились — это точно не то, что было раньше. Сейчас мы сталкиваемся с тем, что постоянно приходится адаптироваться.

— Это повлияло на репертуар театра? Пришлось ли какие-то постановки убрать и, наоборот, появились ли новые в связи с новой реальностью?

— Конечно, новая реальность заставила задуматься о многих вещах, о которых раньше не приходило в голову размышлять. Или о которых не было повода поговорить со зрителем. Мы начали обращать внимание на новые произведения, искать новые смыслы в классических историях. Я честно скажу,

— А актёрский состав изменился? Может быть, кто-то уехал.

— Многие уехали. Спустя время кто-то вернулся, а кто-то нет. Всех можно понять. По этой причине, кстати, один из моих любимых спектаклей в нашем репертуаре — «За белым кроликом» по пьесе Марии Огневой — развалился. Но силой воли творческой команды и благодаря его востребованности у зрителей мы решили его восстановить. Пьеса основана на реальных событиях: это случай с похищением двух несовершеннолетних девочек в Москве. История рассказана от лица самих девочек, которые уже в Зазеркалье находятся, от лица их мам и от лица их подруги, уже повзрослевшей.

Спектакль «Посмотри на него» год не шёл из-за отъезда актёров, но буквально в конце 2023 года мы и его восстановили. Он создан по книге Анны Старобинец. Как отметила сама писательница, это история «о том, насколько бесчеловечна та система, в которую попадает женщина, вынужденная прервать беременность по медицинским показаниям», «о бесчеловечности и человечности вообще».

— Пришлось ли поднять цены на билеты за это время?

— Да. Ведь гонорары артистов, наш заработок напрямую зависят от окупаемости спектакля. И если повышается стоимость услуг монтировщиков, постановочной бригады, то мы вынуждены повышать цены на билеты. Но не критично. И всё под контролем специалиста по продажам.

— Что касается доходов, что изменилось за эти пару лет? Стали ли реже или чаще приходить зрители? Появились ли новые спонсоры или кто-то ушёл?

— Наш, можно сказать, генеральный спонсор, несмотря на все свои сложности, нас не оставил, помогает. Ему нравится наше творчество, он приходит на все наши премьеры. Новых спонсоров пока нет. Были идеи сотрудничества, но сейчас, даже если люди что-то обещают, сразу нужно делать скидку на реалии сегодняшнего дня. И не ждать чудес. Но мы открыты к предложениям.

Что касается зрителей, то, по моим наблюдениям, они стали активнее ходить в театр. Интерес начал расти после пандемии и сейчас, слава богу, не ослабевает. Думаю, что наш театр — определенная отдушина для людей.

Я надеюсь, что наша деятельность даёт людям отдохновение и возможность посмотреть на жизнь под новым углом.

«Наша аудитория — люди со способностью допустить другую точку зрения»

— Кто аудитория вашего театра? Какого возраста это люди? По «Пушкинской карте» к вам не придёшь.

— Наши спектакли строго 18+. Темы, которые мы затрагиваем, требуют определённой подготовки. Это связано не с ограничениями с точки зрения закона, а именно с внутренней зрелостью, которая нужна для восприятия наших спектаклей.

В начале моей работы у меня сложилось впечатление, что к нам приходят люди 25-35 лет. Но чем дальше, тем больше меня удивляет, в хорошем смысле, наш зритель и его восприятие. К нам чаще стали приходить люди старшего поколения. И им нравится! Я иногда замечаю ровесников своих родителей перед спектаклями и думаю: «Боже мой, они точно уйдут». Но нет, остаются до конца и приходят на следующие спектакли.

Мне кажется, увеличение возраста аудитории — это здорово. И это говорит о том, что все наши зрители очень открытые. Ведь у нас нестандартные спектакли. Та же постановка Бориса Павловича —

И здорово, когда люди разного возраста на это способны.

Наша аудитория — это точно люди со способностью допустить другую точку зрения. Кстати, это не только творческая интеллигенция. Наш меценат — вообще человек не от искусства, он занимается бизнесом в сфере торговли. И ему очень нравится наш театр. Когда я в первый раз к нему обратилась и предложила сотрудничество, то не была уверена, что его вообще заинтересует поддержка театра. Но ему понравилось, и он сам предложил продолжить.

— Работает ли сейчас театр над новыми проектами, новыми постановками?

— Да, мы планируем выпустить новый спектакль по произведению Рэя Брэдбери. Пока не буду говорить по какому, не по самому известному, «451 градус по Фаренгейту». Опять же вроде бы мы Рэя Брэдбери все знаем, но с его творчеством, помимо самого громкого романа, знакомы далеко не все.

Ещё есть замечательный проект, который я лично очень жду. Он очень сложный, поскольку там будут переговоры по поводу авторских прав. Мы хотим сделать спектакль по произведениям психиатра, писателя Ирвина Ялома. Надеюсь, всё получится.

— Что можно назвать фишкой Театра Ненормативной пластики?

Это, конечно же, режиссёр Роман Каганович. И Максим Пахомов: его работа с актёрами с точки зрения пластики великолепна.

Вся наша команда в целом, несмотря на то что в каждом спектакле это могут быть совершенно разные люди.

И все наши актеры. Они в самое тяжёлое для театра время сказали: «Мы хотим. Очень хотим работать». И работают. Даже когда режиссеры не могут присутствовать на репетициях, актёры сами всё делают. Неравнодушные и чертовски талантливые люди рядом — это как спасательный круг для меня лично и для нашего театра.

«Первый год работы в театре был похож на первый год жизни в Японии»

— Могли бы вы подробнее рассказать о том, чем вы занимаетесь как продюсер Театра Ненормативной пластики?

— Если я скажу, что всем, кроме постановки спектакля и продажи билетов, — вы мне поверите? Занимаюсь привлечением финансирования, контролирую оплату налогов, веду учёт документов. Ищу различных специалистов для сотрудничества. А ещё контролирую работу монтировщиков во время подготовки сцены к спектаклю. Если внезапно заболел какой-то сотрудник — подбираю ему замену. Контролирую рабочий процесс. Всегда присутствую на спектаклях, чтобы решать административные вопросы. Взаимодействую со всей командой, особенно с костяком: это наш главный режиссёр, специалист по рекламе и продажам, копирайтер, администраторы, помощники. Веду переговоры с площадкой, на которой мы играем. У нас также есть один актёр, который живёт в Москве и приезжает в Петербург для выступлений — я на связи с ним в эти дни, держу руку на пульсе, бронирую билеты…

— Чем занимались до этого?

— По первому образованию я филолог-японист. Жила, училась и немного работала в Японии, в Осаке. Это было в 2012-2013 годах. Потом решила вернуться домой в Петербург. Написала в галерею японского искусства Kasugai, сказала, что мне было бы интересно работать у них. Прошла стажировку, мне очень понравилось. Тогда я поняла, что хочу заниматься искусством.

После этого поехала в Англию, получила там степень магистра искусств, вернулась — и, конечно, галерея Kasugai пригласила меня к себе. Проработала у них около шести лет: с предметами искусства в целом и с живописью в частности.

Во время пандемии коронавируса я выгорела. Мы с директором галереи договорились, что возьму паузу на полгода. В этот период начала разбираться в целом: что у меня в жизни происходит. И придумала проект, с которым пришла к Театру Ненормативной пластики: предложила Роману Кагановичу сделать серию спектаклей про художников — и готова была найти финансирование для этого. За время работы не раз наблюдала, что в музеях на посетителей часто смотрят как бы свысока: даже описания экспонатов слишком сложные. И вот подумала: как могу сделать искусство максимально близким к человеку, чтобы каждый, словно напрямую, мог взаимодействовать с художником?

Так мы с Романом вместе выпустили наш первый спектакль — «Шиле». Это постановка в виде театрализованного судебного процесса над австрийским экспрессионистом Эгоном Шиле.

подрыв традиционных ценностей и угрозу общественному порядку. После премьеры режиссёр и его команда сказали мне: «Давай уже постоянно работать с нами, приходи».

— Вы жили, учились и работали в Японии, в Великобритании. Почему решили вернуться в Россию?

— Я тогда была не очень готова к жизни в другой стране, да и контекст происходящего был не такой, как сейчас. Конечно, Лондон — это Мекка мировой культуры. Театры, искусство — всё это на высоком уровне, имеет свободу развития и большую финансовую поддержку. Может быть, 10 лет назад мне просто не хватило внутреннего стержня остаться там. Так или иначе, тогда я поняла, что мне комфортно будет вернуться в Петербург — и я вернулась.

— Ваш международный опыт помогает в работе с театром?

— В личностном плане, во взаимодействии с людьми это, конечно, всё используется. Для меня первый год работы в театре был похож на первый год жизни в Японии: всё новое, всё непонятное. Все те правила и регламенты, которые были естественными в другом месте, не работают здесь. Ожидание от взаимодействия тоже не работает — и ты словно заново учишься жить в непривычном для тебя мире. Поэтому, конечно, навык адаптации в новом сообществе очень помог.

Помимо работы в театре, у меня есть идея открыть вместе с одной женщиной-педагогом студию вокального мастерства.

— В период пандемии вы выгорели, сменили профессию и так пришли в театр. Как вам та точка, в которой вы оказались?

— Я счастлива: в театре соединяется вообще всё, что я искала в профессиональной деятельности. Здесь мой вклад сразу же виден и результат ощутим. Невероятные люди вокруг. Каждый спектакль — это словно маленький праздник. Сначала ты приходишь и видишь пустую площадку, на ней что-то создаёшь. Потом наблюдаешь реакцию зрителей: кто-то счастлив, а кто-то недоволен, но остаётся. Параллельно мы занимаемся благотворительными проектами внутри нашего театра. И это тоже создаёт дополнительный смысл — видеть, как мы кому-то помогаем своей работой.

— А какие благотворительные проекты?

— Это связано с помощью конкретным людям и маленьким благотворительным организациям. Например, есть девушка Настя, у которой ребёнок с орфанным заболеванием — очень редким. Родился с виду здоровый малыш, а потом потихонечку начала развиваться внутренняя мутация. И вот Настя обратилась к нам за помощью: всё-таки многие благотворительные организации тоже сейчас переживают не лучшие времена. Девушке необходимо было собрать деньги на вертикализатор — это устройство, которое помогает принять вертикальное положение тем, кто не может это сделать сам.

И вот мы их даём зрителям взамен на пожертвования. В результате меньше чем за год собрали на вертикализатор. Наши зрители активно помогают.

Ещё одна наша благотворительная инициатива — собирать донейшен за «проходки» и направлять собранную сумму на помощь людям и животным. Бывает такое, что мы даём возможность бесплатно посмотреть спектакль — друзьям или журналистам. Мы подумали, что будет клёво сделать это поводом для доброго дела. Сейчас мы просим таких зрителей совершать благотворительный взнос — от стоимости чашки кофе с булочкой, от 300 рублей. Находим для таких пожертвований благотворительные фонды. Например, помогаем приюту для бездомных животных «Брошенный ангел». Мы передаём деньги на лечение их подопечных. Лично я дружу также с социальным центром для девочек «Маша». Это проект, который помогает девочкам, оказавшимся в сложных семейных обстоятельствах.

Здорово, что все наши инициативы поддерживает зритель. Мы помогаем окружающим и друг другу. В такой хорошей компании и переживем эти непростые времена.