«Я совершенно неопытный поддерживатель заключённых»

Редкие люди из 1967 года

— Вы знакомы с Олегом?

— Олега я теперь немного знаю, мы переписываемся. Но летом 2022-го, когда всё это началось, я его не знала.

— Тогда почему вы создали канал в его поддержку? Почему решили помогать? 

— Я узнала про Олега от активистки Ануш Паниной. Сейчас она уже моя подруга, но тогда мы с ней только познакомились. Встретились в очередной раз на суде другой обвиняемой по статье 207.3, Вики Петровой. И Ануш сказала: «Представляешь, есть такие обвиняемые, к которым никто не ходит на суды. Про них мало кто знает. Вот, например, Олег Белоусов». Это был июль 2022 года, мы предполагали, что подобные дела будут появляться в геометрической прогрессии. 

Мы с Ануш решили, что сами можем сделать канал в поддержку Олега. Меня привлекло ещё и то, что Олег 1967 года рождения, как и я. А я когда-то, возможно, ещё в детстве, слышала, что людей 1967 года рождения в мире очень мало. Конечно, это история, скорее всего, совершенно мифологическая, и к реальности не имеет отношения, как будто бы людей, которые родились в 1967-м, очень мало. Это довольно странная идея. Но я и правда почему-то почти не знаю тех, кто бы родился в этот год. В общем, я сказала Ануш: «Давай возьмёмся за Олега». Это был первый Telegram-канал, который я создала. И в основном я его и веду, хотя, возможно, недостаточно активно.

— Вы же узнали что-то и о самом Олеге? 

— Да, я начала искать информацию о нем, прочла несколько довольно содержательных статей и интервью. Например, узнала, что он интересуется всякими историческими артефактами (Олег Белоусов примерно с 2020 года, с начала пандемии коронавируса, занимался «копательством» — то есть искал старинные вещи — ред.). Мне это близко. Хотя именно копательство, это, на мой взгляд, спорное занятие, не знаю, насколько оно этично с точки зрения археологии. Но вот интерес к истории — это мне очень близко, у меня муж-реконструктор. Я сама увлекаюсь медиевистикой на любительском уровне. 

Затем выяснилось, что у Олега сын, насколько я понимаю, с инвалидностью. Я потом с ним познакомилась на суде. Ему 19 лет, видно, что это домашний мальчик, который очень любит папу. Олег после смерти жены воспитывал его один. Я и так считала, что помогать надо, но когда человек становится ещё и чем-то близок, симпатичен, достойно себя ведёт, это ещё больше мотивирует поддерживать. Делаешь это с радостью, с удовольствием, но только жаль, что не всегда времени хватает. 

— Вы сказали, что узнали про Олега от Ануш на суде по делу Вики Петровой. То есть на подобные суды вы приходили, этой темой интересовались. Как, почему?

— Расскажу небольшую предысторию. С 2005 года я была волонтёром в психоневрологическом интернате в Старом Петергофе. До того моё политическое сознание было примерно как у креветки. Меня, как и многих моих сверстников в 1990-годы, радовала и обнадеживала перестройка, открывшиеся новые горизонты, в том числе, например, академические свободы, так как я преподавала в институте. Но в целом к сорока годам по части политической составляющей у меня в голове не было ничего. А в интернате я увидела, как ужасна жизнь его пациентов. Я занималась фандрайзингом — то есть отвечала за сбор средств для помощи людям, живущим в ПНИ, в рамках различных волонтёрских проектов. И вот тогда я начала задумываться, откуда у государства деньги на социальную сферу, как оно их распределяет, почему именно так. Почему эти люди в интернате оказываются в таком уязвимом положении? И постепенно к 2011-му я стала гражданским активистом. Была наблюдателем на различных выборах, начиная с того времени, состояла в организации «Наблюдатели Петербурга». Правда, после 2018 года я больше не участвую в наблюдении, потому что и электоральный процесс как таковой, и какой бы то ни было протест, связанный с выборами, на мой взгляд, стали невозможны. 

Я поддерживаю активистов, которые устраивают политические акции. Хотя меня украинские друзья спрашивают иногда: зачем мы выходим на улицу с бумажкой, чтобы нас задержали через пять минут. 

Если мы полностью замолчим, чего от нас и добивается власть, то перестанем быть собой, возможно, просто исчезнем. А для себя я поняла, что то немногое, что лично я могу сделать — это приходить на суды политических активистов. И там встречаться с такими же, как я. 

Границы общения

— На суды к Олегу приходило не очень много слушателей из «политически активной группы поддержки», хотя и такие были. И ещё его близкие приходили. Вам удалось с ними познакомиться? 

— Да, мы познакомились, но я не форсировала близкое общение. Мне кажется, для родственников Олега вся эта политическая составляющая совсем в новинку. Мы с ними обсуждали денежные вопросы. В первые месяцы работы канала у нас был очень мало сборов. Пожертвований присылали совсем немного, от тысячи до трех тысяч рублей в месяц. Правда, и я совершенно неопытный поддерживатель заключённых. Я открыла для себя, что есть система ФСИН-деньги, через которую можно пополнять счёт заключённого в СИЗО. Олег мне написал, что есть сайт ФСИН-посылка. 

Сейчас мы регулярно отправляем Олегу в месяц одну большую продуктовую посылку и один денежный перевод — сколько удаётся собрать. Я знаю, что для заключённых очень важно регулярно получать такие посылки. Это очень поддерживает, когда знаешь, что хотя бы раз в месяц тебе что-то точно пришлют. 

С родственниками Олега я, если честно, боюсь как-то сближаться, обещать помощь, потому что нет гарантий, что я эти обещания выполню. Стараюсь не брать на себя многое, чтобы не обмануть ничьих ожиданий. Регулярно переписываюсь с самим Олегом, и он мне отвечает. Недавно как раз получила от него очередное письмо. Олег многому меня учит и поддерживает в ответ. 

— А с сыном Олега вы тоже не общаетесь? 

— Общаемся, но очень редко, только на заседаниях суда. Но я знаю, что у него сложились товарищеские отношения с одним из участников нашей группы поддержки. Это взрослый мужчина, поэт. Они часто беседуют, у них глубокие философские разговоры. А я всё же стараюсь соблюдать дистанцию, корректность, чтобы не вторгаться в личную жизнь Олега. Хотя я думаю, что он знает, что он может мне написать, если понадобится вдруг помощь и в этих вопросах. 

Всем, кто интересуется обстоятельствами жизни Олега, я предлагаю написать ему письмо и задать эти вопросы ему лично.

Осваивает высокую тюремную кулинарию

— Получается, что вживую вы с Олегом никогда не встречались? 

— Да, мы с ним никогда не разговаривали, только переписываемся. И я несколько раз видела его на судебных заседаниях. Не знаю, идентифицировал ли он меня, но не думаю, что это важно. Я ему всегда пишу, что у него есть группа поддержки. Если мы отправляем посылку, я перечисляю, кто помог её собрать. 

— Что он отвечает?

— Пишет, что очень благодарен за поддержку и ошеломлён, что он теперь такой «популярный». Сообщает, что очень мало получает информации о событиях в стране и мире, что ему хочется больше знать, что происходит. 

Общаясь с Олегом, я вижу, что его идентичность — это образ сильного, благородного, отважного мужчины. Он никогда не жалуется, за исключением одного момента, когда ему не выдавали лекарства и болели глаза. (Мы, кстати, купили нужные и отправили в СИЗО, но Олегу их не передали, потому что они должны храниться в холодильнике, а его в камере, конечно, нет. Только не понятно, зачем врач в изоляторе их тогда выписал?). С юмором описывает и пребывание в январе в камере, которую затопило и там стоял лютый холод, называя ее «криокамерой», и прочие мытарства. 

Олег в письмах довольно сдержанный, но никогда не падает духом. Насколько я знаю, он бывший кок. Сейчас он увлекается «тюремной кулинарией»: например, варит борщ в кружке с кипятком, делает шаверму из подручных ингредиентов, ещё какие-то сложные и удивительные блюда. Угощал всем этим своего соседа, когда он был в камере на двоих, а потом его перевели в большую камеру — там условия похуже. Я так понимаю, что он всегда ищет себе какое-то занятие, какую-то цель. Он достойно переносит всё, что с ним происходит. А ведь Олег тоже инвалид, и у него не очень хорошее здоровье. И ещё он сильно переживает за сына. 

Письма Олега меня часто поддерживают, когда подступает отчаяние. Например, очень тяжело было пережить катастрофу на Каховской ГЭС. Понимаешь, что гибнут люди, животные, тысячи людей теряют дом и близких — и ничего не можешь сделать, ничем не можешь помочь. Я могла только бессмысленно рыдать в эти дни. Но пришло письмо от Олега, который не отчаивается, не сдает своих позиций, сохраняет достоинство, верит в будущее… И это помогло снова взяться за дело. Я очень благодарна Олегу и за переписку, и за надежду, которую он нам даёт своим примером.

— Вы обсуждали с Олегом приговор? 

— Мы были к готовы к чему-то подобному, но всё равно были убиты, когда срок объявили. Я приходила на оглашение приговора, и потом в течение какого-то времени была растеряна и подвалена, как и другие мои товарищи. Олег сам назвал решение по его делу — «кривосудием», и писал, что «правда восторжествует».

***

Рассмотрение апелляции на приговор Олегу Белоусову состоится 24 июля, начало заседания в 10:30, 42 зал, Городской суд (ул. Бассейная, 6).