Как люди с неславянской внешностью помогают русским в Петербурге

Виолетта Грудина, Мурманск: «В октябре я прилетела из Мурманска в Петербург на конференцию. Самолет задержали на полчаса, кроме того, возникли проблемы с деньгами: в кармане — сотня, на карточку перевод дошел только через сутки после прилета. В итоге в полпервого ночи я оказалась рядом с метро «Московская» — одна в незнакомом городе, без денег.

Минут 20 я стояла на остановке и ждала автобус. Рядом стояли машины такси. Подошла к одному таксисту узнать стоимость: мне назвали дикую цену — 2 тысячи рублей (уже потом выяснилось, что на самом деле стоило не более 700).

Рядом стоял нерусский парень, не старше 25 лет. Подошла к нему спросить направление — куда мне идти пешком. Ведь, очевидно, другого варианта не оставалось: вдобавок ко всему сел телефон. В общем, все было ужасно: даже знакомым не позвонить. Молодой человек сказал, что автобусы уже не ходят.

Прошло еще минут 20. Парень спросил, откуда я. Я рассказала: прилетела, а тут такая ситуация. Он сообщил, что сейчас придет его друг, они вместе поедут на Моховую и могут меня подбросить. Я сначала не обратила внимания на это предложение: ну с какой стати я буду садиться в машину к незнакомым людям? Потом мы совсем разговорились и даже вместе по карте нашли, как мне дойти пешком, если я все же не поеду с ними.

Подошел его друг, мы сели в «Жигули» — одно из такси, видимо, хорошо им знакомое. Мне было очень страшно: трое мужчин — один, кажется, узбек, остальные кавказцы. Они разговаривали на своем языке, смеялись. Это пугало еще больше: я думала, они обсуждают, как меня в лес увезут и там закопают. Я атеист, но в этот момент молилась всем богам мира.

В итоге мы доехали до Моховой, и все вышли из машины. С меня ни копейки не взяли. Да у меня и не было ничего. Я стояла и размышляла, как мне найти гостиницу. Тогда мальчики взяли меня под руки: «Мы тебя отведем». Полчаса мы под дождем искали гостиницу. Смеялись, шутили. Мальчики пели мне песни на своем языке. Оказалось, они хотели погулять по городу, а когда рядом русский человек, они себя чувствуют в безопасности. Получается, и мне хорошо — меня довели до гостиницы, и им хорошо — прогулялись.

У гостиницы мы расстались. Их контактов у меня не осталось, я даже не знаю их имен.

Вообще, у меня много друзей среди мигрантов. Они нормальны. Среди русских, мне кажется, больше людей, за которых порой стыдно».

***

Сергей «Силя» Селюнин, группа «Выход», Петербург: «Четвертого января (2010 года — «МР») пришел я аккурат после Нового года играть в «Камчатку» (небольшой рок-клуб на Петроградской стороне — «МР»).
— А где гитара? — спрашивают мои маленькие друзья.
Я глядь, а гитары-то и нет. Где оставил, не помню. Есть две взаимоисключающих версии: либо в метро, либо в петергофской маршрутке. Если в метро, то с концами. А если в маршрутке, то еще есть кое-какие шансы. Ну, оклемавшись уже почти к восьмому числу, прихожу я на кольцо маршруток и спрашиваю абрека за рулем:
— Слюшай, дарагой, я тут или там, не помню, где-то гитара аставлял. Никто нэ нахадыл?
— Зачем, — говорит, — нэ нахадыл? У миня дома лежыт. Забырай часов дэсят.
Интересно, что снимали они в том же подъезде, что и я, четырьмя этажами выше.
— Таки что я тебе за это должен? — спрашиваю.
— Ничиво ти мине нэ должэн. Толко атнасыс ка мине как к чэловеку. А хотя сыграй Дыпёпл или Пынкфлойд какой-ныбудь.
— Можт, Дилана? — говорю.
— Давай Дылана.
Ну и спел я «Knockin' On Heaven's Door» и разошлись мы, довольные все такие. А к джигитам я стал гораздо лучше относиться». (история впервые опубликована в группе «ВКонтакте» «ЯД»)

***

Светлана Левина, Петербург: «Моя история о том, как мигранты-водители маршрутки помогали затаскивать-вытаскивать коляску с ребенком. Я живу около метро «Елизаровская», дача у нас в Вырице, до электричек добираюсь на маршрутке № 253. И вот несколько лет назад, когда ребенок был совсем маленький, мне регулярно помогали водители этого маршрута, причем это были разные люди. Один или два раза даже бывало так, что с меня не взяли денег, увидев, что я с ребенком.

А вот с русским водителем был неприятный эпизод, когда он потребовал, чтобы я заплатила за провоз коляски как за багаж. Я оставила устную жалобу организатору перевозок, ее приняли, но в итоге ничего не ответили.

Как отношусь к мигрантам? Поскольку я занята не в той сфере, в которой работают приезжие, у меня никто рабочие места не отнимает: на место научного сотрудника никто не претендует. Я слышала высказывания вроде «понаехали» и «отнимают рабочие места», но ни разу не разговаривала ни с одним человеком, который сказал бы, что «лично у меня отняли рабочее место».

Понятно, что проблем хватает. Если люди живут в городе неизвестно на каком основании, неизвестно в каком количестве, неизвестно чем и где занимаются — это почва для преступности. Хотя я слышала, что цифры этнопреступности завышены. Просто когда преступление совершает «чужой», это более заметно. По одному представителю меньшинства всегда судят обо всех. И плохое всегда эмоционально более маркировано, чем хорошее. То, что таджики и азербайджанцы в транспорте сразу поднимаются, когда входит пожилой человек (мой отец это отмечает) — менее заметно, чем то, что они громко разговаривают, одеты не так, как у нас принято.

До тех пор пока полиция и УФМС берут взятки, пока не судят работодателей, которые берут на работу нелегалов, пока виновных — отнюдь не таджиков и не узбеков — не привлекают к ответственности, гнев людей будет обрушиваться на тех, кто, по их  мнению, крайний, а не на тех, кто в действительности виноват».

***

Дмитрий Колесов, Петербург: «Дело происходило еще в 1990-е, в Колпино. У моей бабки была болезнь Паркинсона на последней стадии, передвигаться она не могла. И когда с очередным уколом ей занесли инфекцию, надо было везти ее в больницу. «Скорая помощь» отказалась, так как прямой угрозы жизни не было.

Сначала отец стал искать соседей с машиной. В те годы в нищем Колпинском районе — тем более на его окраине — таких было не много. Отец вернулся, сказал, что соседи помочь отказались.

На автобусной остановке в ста метрах от нашего дома азербайджанцы владели небольшим киоском. Мы знали, что у них есть машина, шестерка ВАЗ, на которой они привозили продукты в свой киоск. Мы не были знакомы, только иногда покупали у них что-то. Отец подошел к ним, сказал, что мы живем в соседнем доме, и попросил о помощи. Они согласились. Помню, старший брат тогда даже удивился и спросил у отца: почему они не отказались? Отец ответил: «Потому что тоже люди».

Бабку отвезли в больницу и через две недели вернули назад.

Не могу сказать, что именно после того случая мое отношение к иммигрантам изменилось. Во-первых, я был мал; во-вторых, атмосфера, которая окружала меня тогда, этому, мягко говоря, не способствовала. Потом было много событий — главным, пожалуй, стало получение трех высших гуманитарных образований. Сейчас мое отношение к теме дискриминации совершенно иное. Я очень негативно отношусь к любым маргинальным проявлениям, набирающим обороты последнее время, будь то ксенофобия, клерикализация, национализм».