Марат Гельман - о трех моделях: «Лужковской», «Матвиенковской» и «советской»

Не поддавайтесь на истории о том, что искусство изменит мир, попросил Марат Гельман на своей недавней лекции в книжном магазине «Порядок слов». А еще галерист обратился к петербуржцам с просьбой поддержать на сайте change.org петицию в защиту Надежды Толоконниковой, которую «прессуют» в мордовской колонии, заставляя работать по 12 часов и натравливают на нее товарок по бараку. Гельман попросил поставить подпись в знак платы за лекцию.

***

«Единственный пример художественного влияния на политику — это история весны 1991 года, когда пражский скульптор Давид Черный ночью покрасил советский танк-памятник в розовый цвет. В Праге тогда царили понятные настроения: то ли признавать над собой власть СССР, то ли ринуться в свободное плавание. Второе было и приятно, и страшно. О силе «Варшавского договора» напоминал этот самый танк на постаменте. Но достаточно было увидеть его в розовом цвете, чтобы расслабиться и перестать бояться.

У разных городских правителей в России разное отношение к искусству. В Перми, где художников, как известно, привечали и даже выстроили Музей современного искусства, губернатор обмолвился как-то, что все предлагаемые художниками проекты по бюджету сопоставимы с ремонтом 100 метров одной улицы. Но эта, почти идеальная для художников ситуация, складывается редко. Обычно у власти и людей искусства взаимоотношения выстраиваются по трем моделям.

Первая — Лужковская. Она же модель семьи Медичи. Просвещенный правитель поддерживает искусство, помогая, кому надо, основать то один, то другой музей. Его окружает якобы невежественная публика, которая не знает, что нужно конкретно ей, поэтому правитель ее мнением и не интересуется.

Вторая — Сурковская или Матвиенковская. Это модель лояльности. Актерам, художникам и певцам разрешают делать что угодно, лишь бы они не ходили на оппозиционные митинги и не поддерживали публично противников действующей власти.

Третья — советская. Задача культуры и искусства — пропагандировать и славить.

С древних времен, когда основным вдохновителем искусства была Церковь (кстати, 60% всех произведений искусства до сих пор представляют религиозную тематику), у власти закрепилась уверенность: в диалоге с искусством власть будет старшим партнером. Лишь в последнее время появился еще один партнер — бизнес. Его пожелание — чтобы было красиво. Увы, но художнику, архитектору и другим «красиво» хочется не всегда.

Чтобы убедиться, насколько культура влияет на людские умы, достаточно посмотреть статистику: 3% мировой экономики делает сельское хозяйство и 7% — всевозможное творчество. 30% от стоимости мебели — это дизайн и маркетинг. Стоимость всех работ, написанных Пабло Пикассо, превышает стоимость всех активов «Газпрома».

Вообще, прогресс двух последних  веков существенно изменил профессию галериста, не говоря уже о художниках, архитекторах, искусствоведах. Во-первых, у людей стало больше свободного времени: беглые подсчеты показали, что мы стали работать в три раза меньше, чем сто лет назад. Во-вторых, выросла продолжительность жизни и уменьшились циклы искусства. Раньше исторические периоды в искусстве мерялись полусотнями лет. Первая половина века, вторая половина века… И так получалось, что покупатель картин у художника не мог сам дождаться, когда к нему придет слава, а старался, в основном, ради своих внуков. А теперь есть шанс самому насладиться триумфом. Вывод: раньше выигрывал тот галерист, который мог угадать, какая через 50 лет будет мода на прошлое (и все картинные галереи представляли собой коллекцию прошлого), а сейчас — тот, кто поймет, какая через десять лет будет мода на настоящее.

А если так много зависит в городе от людей искусства, не они ли должны отвечать за то, чтобы молодым горожанам хотелось жить в этом городе, а уезжать не хотелось бы? Ведь практически в каждом городе, кроме Москвы, большая часть молодежи мечтает куда-то уехать. У нас скоро половина населенных пунктов элементарно исчезнет.

Стоит отметить, что и искусство зависит от эпохи: она определяет, какому жанру сейчас время быть на коне. Не секрет, как нынешняя «власть» — воцерковленные депутаты, примкнувшие к ним казачки, молодежные псевдопатриотические движения — мешают мастерам искусства выставлять свои творения. Хотя, возможно, эти нападки добавляют мастерам известности. А вот как насчет помощи? В годы застоя все изъяснялись эзоповым языком, и это был целый пласт в литературе и искусстве.

1970-е нам запомнились как годы небывалой популярности театра. Где у нас жгли костры по ночам? Перед билетными кассами. Потому что именно здесь можно было услышать и увидеть то, что в печать и в кино не просочилось бы. Спектакль-то каждый раз можно было сыграть по-разному. На «прогоне», перед чиновниками Минкульта, показывали одно, зрителям давали другое.

В 1980-е место театра заняла рок-музыка. Потом все ухватились за толстые журналы, потому что они вдруг стали печатать то, что было раньше запрещено. А сейчас — современное изобразительное искусство. Оно подвижное и не требует такого финансирования, как кино».