Полицейские-гомосексуалы из России рассказывают о себе и о работе
ЛГБТ-полицейские - звучит как оксюморон. Обыватели привыкли думать, что полицейские ненавидят геев. Еще привыкли думать: геи предпочитают «легкий жанр» - гламурные профессии. Однако, например, в Стокгольме из 7,5 тысяч полицейских несколько сотен - ЛГБТ (лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендеры). В Петербурге прошла дискуссия: «ЛГБТ-полицейские в России и Швеции: защита и сотрудничество», куда пришли и наши полицейские-гомосексуалы.
Высотка недалеко от метро «Комендантский проспект», 17-й этаж. На входе встречают охранники: их задача — не пустить потенциальных агрессоров на дискуссию. Агрессоров нет. Небольшой зал полон. В центре внимания — шестеро. Один из них в форме: это основатель движения геев-полицейских в Швеции Йоран Стантон. Остальные пятеро — россияне: четверо из пяти — петербуржцы, трое из пяти — действующие сотрудники правоохранительных органов. Марина, Анна, Андрей, Света и Мария (все имена изменены). Организаторы просят не фотографировать и не снимать видео. Если про Йорана знает вся Швеция, то про российских ЛГБТ-полицейских не знают даже их коллеги. Камин-аут в 2013 году для них невозможен.
В России
Фото: ИТАР-ТАСС
Марина: «В полиции работаю семь лет. На работе проблем нет, потому что я «закрыта». Меня не спрашивают, я не говорю. Но иногда возникают вопросы: почему ты не замужем, хотя тебе 30 лет? Почему живешь с сестрой, с подругой? У меня несколько коллег «не такие», все скрываются. Кто-то показывает фото несуществующих мужей. Ходят на каблуках, чтобы не заподозрили. Если что, я готова попрощаться с работой. Для меня принятие себя важнее полиции».
Анна: «Я из другого региона. У меня кабинетная работа. К счастью, не выхожу на разгоны митингов. Но от этого не легче. Проблема в том, что ты ни с кем не можешь поделиться. Вот приходит на работу заплаканная коллега: у нее проблемы с мужем — мы ее утешаем. А я так не могу. А ведь люди, с которыми работаешь по 5-10 лет, порой ближе, чем семья. У меня есть ребенок, который живет со мной и моей партнершей. Ему 11 лет, он учится в обычной школе. У нас политика: «не спрашивает — не говорю». Он нас называет родителям. Но разговора по душам с ним не было. Если прямо спросит, я отвечу. Когда спросил про отца, который с ним не общается, я ответила».
Андрей: «Я бывший оперуполномоченный уголовного розыска, работал в Петербурге до конца 1990-х, потом ушел. Когда я пришел в милицию в начале 90-х, в Уголовном кодексе еще была статья, наказывавшая за гомосексуализм. Статью отменили, но отношение к гомосексуалам в органах не изменилось. Мне приходилось скрывать, что у меня есть приятель и мы живем вместе. Но все знают, что на работе случаются праздничные мероприятия: можно попасть в неловкую ситуацию, так как на такие мероприятия приглашают женщин. Тебе начинают задавать глупые вопросы: почему не интересуешься женщинами? У коллег начали возникать подозрения. Пошли насмешки — «хи-хи», «ха-ха» — которые не давали работать. Я отработал почти девять лет и решил, что больше не хочу продолжать службу».
Света: «Я бывший интерн прокуратуры, ушла оттуда пять лет назад. С одной стороны, была маленькая зарплата. А с другой — случилась такая история. Мы пришли с проверкой в отделение полиции. Ходили слухи, что там работает мужчина нетрадиционной ориентации. И мои коллеги прямым текстом начали этого мужчину унижать. Я была единственной, кто выступил против этого — пошла против коллег. Мне пришлось сказать: настоящий офицер чести не имеет права унижать человека. Тогда мне поставили условие: или увольняйся, или тебя подставят. У меня уже были погоны, но я решила уйти. Самое удивительное, что коллеги моего возраста отнеслись с пониманием. А вот те, кто постарше — у них стереотипы: «это ненормально, это надо лечить или надо скрывать».
Я стала юристом по уголовным делам. Мой начальник — очень приятный человек. Он сам семейный, но поддерживает меня: ходит на прайды, вешает радужные ленточки».
Мария: «Я действующий сотрудник правоохранительных органов, уже 10 лет. Никаких проблем из-за ориентации не испытывала. У меня огромное количество работы, нет времени делиться подробностями личной жизни, да я и не считаю нужным это обсуждать. Не имеет значения, какой ориентации сотрудник: распространяться о личной жизни на работе — нехорошо».
Фото: ИТРА-ТАСС
Анна: «Я работаю в полиции на три года дольше, чем осознала себя (как лесбиянку). Говорить о перемене работы пока не приходится: я мало что умею так же хорошо, как служить в полиции. К тому же надо кормить ребенка».
Марина: «Я шла в полицию с осознанием, что придется притворяться. Но если найду что-то более интересное, сброшу форму и уйду. Я фотограф по образованию. Если найду работу со стабильными деньгами, сразу уйду».
Мария: «Я позволила себе не скрываться от себя на втором году службы. Коллеги узнали примерно на пятом году. Кто общался как с человеком, те продолжили. Остальные перестали. Но мне достаточно того окружения, которое у меня есть. Я не собираюсь менять работу, я ее люблю. Мои родители ничего не знают».
Андрей: «У меня есть приятель, который продолжает служить в полиции: он про меня знает. С остальными я перестал общаться. Если они узнают, будет отрицательная реакция. Сотрудники полиции к ЛГБТ относятся плохо».
Фото: Trend
Мария: «Не надо разделять общество на полицию и обывателей. В полиции такие же люди работают. Среди них есть и гомофобы, и терпимые. Больше тех, кому все равно. Неужели вы ни разу не встречали врача-гомофоба? Или продавца-гомофоба, дворника-гомофоба? В полиции — как везде. Со своей стороны я стараюсь пресекать попытки уничижения достоинства. Полиция должна охранять права человека. Эту мысль я пытаюсь донести до сотрудников. И очень большая часть полицейских поддерживает мою позицию — больше половины точно. Но человек носит погоны. Те, кто выходят на рейды, на дежурства, их никто не спрашивает: а хотели бы вы кого-то задержать? Они получают приказ и обязаны его выполнить. Как бы ни относился конкретный полицейский к конкретному гражданину, он обязан выполнить приказ. Другой вопрос — с каким рвением и грубостью он его выполняет».
Света: «Когда в твоих руках власть, она пьянит. Развязывает руки, особенно в прокуратуре. У меня сносило крышу. Я могла сделать гомофобу что-то неприятное. Я этого не скрываю. А в прокуратуре гомофобия процветала».
Фото: Trend
Марина: «Полицейские проходят через психологические тесты, нас тестировали раза четыре. И однажды на тусовке я встретила психолога, которая нас тестировала. Она сказала: «Я про тебя так и знала, мы же сразу понимаем, но держим это в секрете».
Андрей: «В психологическом тесте был вопрос об отношении к своему полу. Я, как и все, соврал: написал, что не интересуюсь. После повторного теста ко мне подошел психолог, спросил, хочу ли я пообщаться. Я: «Зачем?» Он: «Ну, во-первых, потому что вы гомосексуал». Я думал, что умру от страха на месте. Но он заверил, что это никуда не пойдет, дал телефон. Я решил, что лучше не звонить».
Фото: flickr.com (valya v)
Мария: «Моя работа связана с борьбой с педофилами. Если до закона (о запрете на пропаганду гомосексуальности; также прописан запрет на пропаганду педофилии) была возможность посадить любого педофила надолго, даже если он не совершил никаких развратных действий, а лишь переписывался с ребенком по интернету, то сейчас такой возможности нет. Хороший адвокат действия педофила подведет под административную статью о пропаганде. Нам, полицейским, никто не объяснял, как вообще должен применяться этот закон».
В Швеции
Фото: flickr.com (indy138)
Йоран Стантон, следователь в отделе преступлений, совершенных на почве ненависти, основатель движения геев-полицейских, Стокгольм: «С 1978 по 1987 годы я работал полицейским. В это время шведская полиция была нетолерантна, я часто чувствовал, что на меня давят. Я решил уйти, чтобы стать собой. Примерно через год я встретил своего нынешнего супруга, который гордился своей гомосексуальностью. В 1992 я снова устроился работать в полицию. Тогда же осмелился поднять вопрос об ЛГБТ. В 1998 впервые прошел прайд в Стокгольме, в нем участвовало 6-8 полицейских. Потом мы часто встречались, общались. Примерно через полгода решили основать организацию гомосексуальных полицейских, и в 2000 году она появилась. На следующем прайде в Стокгольме мы вышли в футболках, на которых было написано: «Сообщество полицейских-геев». В 2002 мы обратились к начальству с просьбой участвовать в прайде в полицейской униформе, и руководство, к нашему удивлению, согласилось. Но многие коллеги думали, что это смешно и нелепо. В то время начальником стокгольмской полиции был очень смелый человек — он противостоял этому давлению. Благодаря появлению организации геев-полицейских, мы смогли участвовать в проекте Евросоюза против дискриминации. Были организованы трехчасовые занятия для всех шведских полицейских: объяснялись базовые вещи об ЛГБТ. Следующая стадия проекта — курс об ЛГБТ для 3 тысячи полицейских в четырех частях Швеции.
В остальной Швеции дела с правами ЛГБТ обстоят не так хорошо, как в Стокгольме. Например, в Сконе, где работает более 3,5 тысячи полицейских, нет никого, кто был бы открыто гомосексуален. В Стокгольме не одна сотня открытых гомосексуальных мужчин и женщин среди 7,5 тысяч полицейских».