Ирина Прохорова: «Какие-то темные люди пишут учебники и законы, распоряжаются человеческими жизнями»

Ирина Прохорова выступает на конференции в одном из петербургских вузов. Покидает аудиторию, чтобы ответить на вопросы «Моего района»: в коридоре – ни одного свободного места. Двое студентов вскакивают, чтобы уступить диванчик, но Прохорова садится на высокий подоконник. Там, с видом на пустынный Ново-Адмиралтейский канал, и начался наш разговор. 

 

– Ирина Дмитриевна, министр культуры объявил о создании единого, обязательного для всех учебника истории. Власть должна диктовать официальную точку зрения на вопросы истории?

 

– Реакция достигла своего дна. Введение единомыслия этим учебником – абсолютный анахронизм, абсурдная и бессмысленная идея. Я понимаю проблему, которая стоит перед властью: в нашем фрагментированном обществе, в отсутствии консенсуса нужна площадка, где бы вырабатывались общие ценности. Наилучшим образом с этим справляются свободная пресса, публичные дебаты и другие механизмы демократического общества. Они позволяют людям с разными взглядами ощущать принадлежность к единому культурному ареалу, нации. Власть считает, что эти механизмы – для крамолы и пытается силой навязать единомыслие. Это абсолютно авторитарная логика. Очевидно, никакого объединения не будет. Вынужденное единомыслие породит еще больший хаос. Попытка через волюнтаристскую историю (ясно же, что это будет за учебник) навязать общую идентичность – большая ошибка нынешней власти.

 

– А как вы оцениваете проекты «100 фильмов для школьников» и «100 книг»? 

 

– Это из той же серии. Иллюзия реформирования. Подмена сути внешними проявлениями, как перенесение суда из Москвы в Петербург. При этом не меняется суть институции: она остается такой же неэффективной, профнепригодной и коррумпированной. В современном мире ставка делается на человеческий капитал. Человека учат самостоятельно находить информацию, думать. В России реализуется советская по своей сути идея количества в образовании. Ты должен прочитать столько-то книг, выполнить столько-то упражнений и будешь образованным человеком. Такая наивность связана с очень низкой культурой людей, принимающих решения.

 

Редукция общества вообще характерна для тоталитарных режимов. Редукция – это сведение сложного многогранного общества к простым схемам и монополизация всего. Один театр, один «Газпром», один учебник, одна национальная идея. Это сознание отбрасывает нас далеко назад.

 

– Идея со списками воспринимается как маркетинговая. Отлично продаются, например, «100 советов домохозяйкам». Власть лишь пытается привить любовь к чтению, вы так не считаете?

 

– Государство не должно заниматься маркетингом. Оно должно способствовать профессиональному росту учителей и ученых: это их задача - вырабатывать образовательные программы. И потом, простите, наше государство с его тоталитарной традицией сведет «рекомендации» к чисто идеологическим вещам. Волей-неволей выбор падет на идеи превратно понимаемого патриотизма, нравственности, духовности и всего, что примыкает к обскурантизму. Это не маркетинговый ход, а вполне идеологическая акция. В Советском Союзе существовали списки «для внеклассного чтения». В основном, там были революционные, патриотические книги. Некоторые – даже неплохие. Но сама идея обязаловки обесценивает книгу. 

 

– Государство занимается профессиональным ростом учителей. Вот – разработало для них «профессиональный стандарт».

 

– Как в Кодексе строителя коммунизма, желаемое выдается за действительное. Лучше подумать, чему должен учить педагог – мыслить или с выпученными глазами читать патриотические стишки, зубрить очередные даты? Все, о чем вы спрашиваете, приближает нас к фундаментальному тупику. Общество потеряло проект будущего. В 90-е годы при всех издержках существовало понимание нормы, связанное со свободой, независимостью, достоинством, и тренд шел в этом направлении. Происходила либерализация образования, поднимался книжный рынок. Теперь мы вступаем в ВТО, и власти говорят, что образованный человек должен быть интегрирован в мировую экономику. Но наше образование годится только для закрытой авторитарной страны. Это идеологическая шизофрения! 

 

В советское время декларировалась идея нравственной, многосторонне развитой личности. При этом существовала идеологическая решетка. Творить и работать внутри нее было почти невозможно. Стремиться, чтобы расцветали сто цветов, при этом никто не пикал – заведомо утопическое и бессмысленное занятие.

 

– Такой уж расцвет переживала российская культура в 90-е годы? Как считают некоторые мыслители (говорю без всякой иронии), мы как впали в гуманитарную катастрофу, так и не можем из нее выбраться.

 

– Меня поражает, как люди, особенно жившие в советское время, могли в 90-е годы нести эту ахинею. Допустим, были временные трудности в киноиндустрии, фильмы не попадали на экраны кинотеатров. Но если покопать, вы обнаружите клондайк из фильмов. «Окно в Париж» (Юрий Мамин, 1993), «Принцесса на бобах» (Виллен Новак, 1997) и другие замечательные картины выстраивали новую систему ценностей, достаточно позитивно осмысляли происходящее. Я думаю, эта эпоха в кино сильно недооценена. В 90-е годы начался и продолжается до сих пор поэтический ренессанс. Зайдите в раздел «Новая поэзия» на сайте «Нового литературного обозрения», посмотрите «Новую литературную карту» критика и редактора Дмитрия Кузьмина: авторов можно долго перечислять. Из 90-х вышли все крупнейшие писатели современности: Пелевин, Сорокин, Улицкая. В конце 80-х возник независимый издательский мир, который наводнил полки магазинов прекрасными книгами. В советское время книг было днем с огнем не сыскать. К нужным книгам давали пять томов идеологической дребедени в довесок. 90-е годы – это, наконец, новые галереи, журналы, переводы...

 

О гуманитарной катастрофе кричала огромная армия цензоров и надсмотрщиков, которую отодвинули от кормушки. Это стало, как ни странно, общественным мнением. Я не отрицаю, что в 90-е годы наша страна пережила огромное количество проблем и трагических событий. Они происходили и продолжают происходить. Но в интеллектуальном и художественном плане это было лучшее время, чтобы жить в России. 

 

– Акции протеста в Петербурге собирают в 10-12 раз меньше участников, чем в Москве. Этому даются два объяснения: петербуржцы - культурнее или петербуржцы - беднее москвичей. А что вы думаете?

 

– Нужно жить в городе, чтобы понимать ситуацию, но это очень странные объяснения. Если меньше людей выходит на улицу, это не значит, что сочувствующих им меньше. Прообразом нынешних волнений стали Марши несогласных. В Петербурге они начались раньше, чем в Москве. Молодые люди очень рисковали, выходя на несанкционированные акции. Богатство Москвы тоже сильно преувеличивается: бедных в столице не меньше, чем у вас. Возможно, в Петербурге более репрессивная власть. Отсюда доносятся странные разговоры о погроме театров, запрете выставок...

 

Вообще, информация о протестах в регионах поступает к нам ограниченно. Я была свидетелем огромной акции в Красноярске осенью 2011 года. Путин подписал указ о строительстве ферросплавного завода на Енисее. Почти две недели шли многотысячные протесты. Испуганная «Единая Россия» бегала и кричала, что тоже выступает против. Протестующие в Красноярске типологически были похожи на тех, что вышли на улицы Москвы месяцем позже. А помните, что творилось на Дальнем Востоке, когда запрещали праворульные автомобили? У людей отнимали средства к существованию, там до сих пор неспокойно. Думаю, протестные настроения в России сильно недооцениваются.

 

Многие депутаты кричат, что невиданно и ненормально, когда столько людей выходит на улицы. Наоборот, это нормальная практика в любой цивилизованной стране! Есть общественное мнение, оно легко вычисляется, власть может сориентироваться, пойти на уступки и успокоиться. Ненормально, что на протяжении десяти лет запрещены все демонстрации. Самое опасное, когда после штиля начинается бессмысленный и беспощадный бунт. Власть абсолютно не понимает, как функционирует современное общество.

 

– Как вам такой стереотип: на Западе интеллигенция левая, близкая к народу. В России интеллигенция правая, антикоммунистическая, от народа бесконечно далекая.

 

– Я встречала столько левых интеллигентов, которые настолько дальше от народа... Но прежде всего, что такое народ? Это романтическое, утопическое понятие дискредитировало себя. Именем народа прикрывались все тоталитарные вожди. Якобы во имя народа совершались страшные преступления, при этом его мнением не очень интересовались, манипулировали им. Наконец, я еще не встречала людей, которые бы относили себя к социальной группе «народ».

 

Большая проблема российского общества – это отсутствие цеховой солидарности. Я помню, как закрывали НТВ. Вместо того чтобы защитить коллег, многие журналисты говорили: да ладно, ничего особенного, и вообще НТВ - коррупционное. Неважно! Причины не протестовать всегда найдутся. Важно, что закрывают мощнейшую независимую институцию. Это должно стать сигналом для всей профессиональной среды. Мне интересно, насколько сильным будет сопротивление единому учебнику истории. Здесь интеллигенция могла бы сплотиться: учителя, ученые, деятели культуры. Опять начинаются разговоры про антипатриотизм в науке. Мы это уже проходили. Я боюсь, это пострашнее всех других решений власти.

 

– Власть правильно делает, что боится интеллигенции?

 

– Власть вообще не понимает, зачем нужна интеллигенция. Она воспринимает образованное сословие как сплошных смутьянов, хотя в современном обществе они являются опорой просвещенной власти. Экспертное сообщество может разрабатывать важные, интересные, необходимые законы. Вместо этого какие-то темные люди пишут учебники и законы, распоряжаются человеческими жизнями. К реформе медицины не привлечен ни один врач. Из того, что мне близко: организовывается фестиваль современного искусства. Ни разу не видела, чтобы в экспертный совет приглашали профессиональных кураторов. Там всегда чиновники. Власть не хочет понимать, что современное управление – это делегирование функций и координирование. У нас президент лично наблюдает, как прокладывают трубы в какой-то деревеньке. Это демонстрирует полную беспомощность власти.

***
Ирина Прохорова – литературовед, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение», глава одноименного издательского дома, член федерального гражданского комитета партии «Гражданская платформа», сестра российского бизнесмена и политика Михаила Прохорова. Закончила филологический факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, кандидат филологических наук (диссертация о литературе английского модернизма). Работала на телевидении, со второй половины 1980-х годов – редактор в журнале «Литературное обозрение». В июне 2012 года отказалась возглавить Общественный совет при Министерстве культуры.