Дмитрий Циликин: Позолоченные шестидесятые
Телевидение, как известно, есть опиум для народа, отвлекающий массы от классовой борьбы. Та часть ТВ, что навевает сон золотой путем рассказывания историй, делает это двумя путями.
Первые истории — из красивой и, как правило, опасной жизни неких персонажей, обретающихся в достаточно отдаленном прошлом, на самом же деле — в мире натужных грез и безграмотных фантазий производителей этого мыла.
Вторые — про жизнь якобы наших современников, у которых глаза тоже туманят слезы, заливает кровь, застит блеск брюликов. И тоже сия будто бы жизнь, разумеется, ни малейшего отношения к жизни реальной не имеет — такого золотому сну не положено по самой его природе.
«Простой телезритель», которому адресован этот тренд, верит либо сказке про прошлое, либо — что сейчас параллельно его унылым обывательским будням существует вторая, противоположная реальность, куда ему ходу нет, но на которую дозволено поглядеть.
Однако постепенно пошла и утвердилась мода на 1960-е: ретро, но не слишком глубокое. Те времена хоть и отдалены от нас на целых четыре десятилетия, многие их неплохо помнят.
Что бы это значило?
Рискну предложить два объяснения.
Первое содержится в знаменитых словах Путина семилетней давности: «Если отвергать все, что было, — мы тогда должны будем согласиться, что целые поколения наших людей, наши матери и отцы прожили свою жизнь бесполезно и бессмысленно, прожили ее зря. С этим я не могу согласиться ни умом, ни сердцем».
Реставрация советской власти — с попутной ее, само собой, идеализацией — затеяна не по каким-то хитромудрым экономическим или социологическим причинам. А «по сердцу» — просто начальству, родившемуся в конце 40-х — начале 50-х, советское время больше нравится.
Эти люди реализуют вовсе не «ностальгические настроения значительной части электората», а — свои собственные индивидуальные пристрастия. Таким образом, политический вектор как минимум совпал с личным вкусом, а скорее всего, им порожден.
Алкаемая новая российская идеология нашлась сама собой — ее заменил обычный (человеческий, слишком человеческий!) рефлекс: тоска по молодости, по времени, когда все было так понятно, так просто, кожа глаже, грудь выше, волос гуще, потенция надежней.
С другой стороны, мифологизация 60-х, думаю, имеет целью как бы отодвинуть их в глубину времени. Цель эта, скорее всего, подсознательная. Тень в пьесе Шварца говорит: «Навсегда забудьте, кем я был, и помните, кем я стал».
Не было той прошлой жизни, с ее убогостью, бедностью, глупостью, отсутствием не просто элементарного комфорта, но — знания, что он вообще бывает. А если и была — то не с нами, не у нас. Мы, хозяева жизни нынешней, ели-пили, владели, пользовались, казнили и миловали — всегда! «Моя дочь в отличной школе в Англии…» — ведь так хочется добавить: «В той же, где и сама я училась».
Этот психоаналитический феномен: амбивалентная попытка соединить связь времен и одновременно ее рассечь еще ждет своих исследователей — настоящих, не чета мне.