Почему приличные люди хватаются за пистолет, когда слышат слово «толерантность»? Как школьные учебники формируют ксенофобию? По какой причине французские гопники раздражают петербуржцев меньше, чем узбекские дворники? На вопросы «Моего района» ответила заместитель директора Центра независимых социологических исследований (ЦНСИ) Оксана Карпенко.
«Со своим уставом в чужой монастырь»
Одна из 10 заповедей исследования, сформулированных немецким антропологом Роландом Гиртлером, гласит: «Ты должен жить в значительной мере по тем обычаям и правилам, которые важны для людей, исследуемых Тобой». Успех антропологического исследования зависит от способности вжиться в чужую реальность, готовности отказаться от предубеждений и страхов, увидеть жизнь изучаемого сообщества в его «естественном» виде. Все, кто пытался следовать этой норме, знают, насколько сложно освоить правила чужой повседневности и быть принятым в сообщество.
В российском контексте аналогичная норма, но обращенная не к себе (как в случае с антропологами), а к «пришлым» отражена в популярной поговорке: «Со своим уставом в чужой монастырь не суйся». Предполагается, что входя в «наш монастырь» (например, в Санкт-Петербург) новичок должен отказаться от прежних привычек, перестроить свое поведение в соответствии с некими общезначимыми («питерскими») нормами жизни (неуклюжая попытка сформулировать такие нормы была недавно предпринята в скандально известном «Справочнике трудового мигранта»). Но никто не в состоянии сформулировать общезначимые (для миллионов людей) нормы повседневной культуры Петербурга: слишком велика разница между людьми, живущими в нем.
Как следствие, требования, предъявляемые «приезжим», основаны на мифологическом представлении о «культурной столице», в которой все хорошо воспитаны, не мусорят, не сквернословят, регулярно ходят в музеи и демонстрируют «толерантность». Вероятно, лишь часть интеллигенции и туристов укладывается в эту идиллическую картинку без видимых затруднений. Но требование помнить, что они живут в «культурной столице», предъявляется, прежде всего, именно новичкам: «ты – гость и должен выполнять требования, даже если сами хозяева им не следуют». Наказание «гостя» за «уклонение» от соблюдения установленных норм (символическое и физическое насилие) большинством местных жителей рассматривается как вполне справедливое.
Для того, чтобы эффективно бороться с ксенофобией, необходимо понять дискриминационную сущность и опасность следования этой логике. Исключается не какое-то неудобное, неуместное или даже преступное деяние, а некая категория людей, которую мы выбираем по внешним признакам (одежда, расовые черты и т.п.) или наличию того или иного штампа в паспорте. То же действие, совершаемое «своим», остается безнаказанным.
Послушание или солидарность
В педагогике принято разделять два подхода: педагогика послушания и педагогика сотрудничества. Первая опирается на представление о неоспоримой власти учителя, обладающего (как предполагается) знанием своего предмета и жизни в целом. Дело учеников — быть послушными и выполнять предъявляемые требования. Привычка к конформизму (непротивление навязыванию норм) мешает формированию уважительного отношения к себе и к другим. В результате слабый (подчиненный) оказывается не способен принимать самостоятельные решения и нести ответственность за последствия, а сильный постоянно пытается списать свои просчеты на его непослушание.
Модель сотрудничества опирается на равное уважение достоинства всех участников образовательного процесса, готовность слушать и принимать в расчет мнение оппонента - даже если оно радикально отличается от твоего. Результат связывается не с заучиванием «готовых истин», изреченных «непререкаемым авторитетом», а с активным вовлечением в процесс диалога, принятием на себя ответственности за результат.
Выработка общественного консенсуса — сложный процесс, несовместимый с подавлением свободы слова (пусть это слово будет и «враждебным»). Свобода слова имеет свою цену, и толерантность по отношению к тем, чьи высказывания и идеи интолерантны, - тоже эта цена. Я исхожу из того, что язык вражды не должен звучать публично, из уст официальных лиц, журналистов, но понимаю, что невозможно искоренить его в частных мнениях, воззрениях, приватных высказываниях. Неотвратимость наказания за высказывания, представляющие очевидную угрозу насилия или, тем более, сопровождающиеся дискриминационным поведением, должно соседствовать с механизмами гражданского противодействия, корпоративной этики.
Толерантность: терпеть или уважать?
Довольно часто «толерантность» ассоциируется с терпением или уважением к разнообразию. При этом разнообразие видится в экзотических, этнографических красках (национальная еда, праздники, литература, костюмы, танцы), а практики терпения не проясняются. Как смиряться с неудобствами, если у меня аллергия на рыбу, в том числе на запах - а соседи по коммунальной квартире ее постоянно жарят? Или коллега высказывает мнение, которое, с моей точки зрения, оскорбительно и несовместимо с профессиональными этическими нормами? Или попутчица отчитывает соседа за то, что тот громко разговаривает по мобильнику на своем («нерусском») языке? Следует ли молчаливо терпеть неудобство или нужно что-то предпринять? Если предпринимать, то какими соображениями при этом следует руководствоваться?
Возьмем, например, разговор в публичном месте на нерусском языке. Почему громкая речь на «иностранном» (английском, французском и т.п.) языке, как правило, не осуждается окружающими, а разговор в публичном месте на «этническом» (азербайджанском, киргизском и т.п.) удостаивается комментариев не только простых смертных, оказавшихся рядом, но и чиновников, заботящихся о сохранении городской культуры из своих высоких кабинетов? Не потому ли, что в сознании населения существует иерархия людей (увязанная с языками, на которых они говорят), где «европеец» оказывается выше или на одном уровне с нами, а «киргиз» и «азербайджанец» — ниже. Воспроизводя модель послушания (в которой власть сильного связана с подавлением слабого), человек, делающий замечание «киргизу» будет утверждаться в роли «хозяина дома», а смиряющийся с громкой французской речью чувствовать себя «европейцем».
Модель сотрудничества предполагает принципиально иной подход, в котором любой человек может заявить о своем недовольстве сложившейся ситуацией в тот момент, когда возник дискомфорт, и предложить собеседнику компромиссное решение, учитывающее интересы обеих сторон.
Школьные учебники как источник ксенофобии
Сегодня многие с ностальгией вспоминают бытовавшую в СССР «дружбу народов» и не задумываются о том, как сдерживался конфликтный потенциал, в конце концов, взорвавший Союз. Творя иллюзию гармонии и благополучия, замалчивая проблемы, воспитывая послушных граждан и отказывая в праве голоса несогласным, советское государство закладывало под общество мину, сработавшую как только ослабло действие репрессивных институтов. Сегодня развитие языка вражды зачастую компенсирует слабость государства. Возлагая ответственность на непослушных «чужаков» (мигрантов, иностранных агентов, радикалов и т.п.), государство оправдывает собственное бездействие.
Если вы меня спросите, формируется ли какой-то определенный образ врага в российских учебниках истории и обществоведения, я отвечу: скорее, нет. Несомненно, есть масса спорных обобщений, антизападные настроения и представление об иерархической организации населения России («русский народ» в этой иерархии занимает доминирующую позицию), но прямое обозначение какой-то группы как «врага» отсутствует. И в этом смысле российские учебники более «толерантны», чем, например, азербайджанские, в которых систематически продвигается враждебная установка по отношению к «армянам».
То, что объединяет российские, азербайджанские и многие другие постсоветские учебники — они написаны в логике педагогики послушания. Пространство для дискуссии, формирования собственной точки зрения, критического осмысления событий минимальна. Вопросы, задаваемые в конце параграфа, рассчитаны на повторение и заучивание фактов. При этом ассортимент социальных феноменов, с которыми ученику предлагается работать, сильно ограничен. Например, в публичной дискуссии много разговоров о пользе или вреде миграции, о необходимости и возможности борьбы с «ксенофобией, расизмом, экстремизмом», но в учебниках эти темы либо обойдены вниманием, либо скупо упомянуты в контексте «глобализации», «развала СССР». Школа, которая могла бы формировать антирасистские установки, фактически избегает «острых» тем, либо отделывается общими разговорами о ценности культурного разнообразия.
Да, российские учебники не формируют образ врага, но и образ себя как активного гражданина, способного уважать достоинство оппонента в ситуации конфликта, готового к диалогу и принятию компромиссных решений, тоже не формируется. Ответственность за принятие морального выбора перекладывается на агента, обладающего властью (автор учебника, учитель, родители, государство). Сложно предсказать, какой путь выберет такой послушный ученик, оставшись один на один со сложными моральными дилеммами, встретившись с провокациями расистов и ксенофобов.
