«Система выжимает из тебя все соки, не оставляет времени на праздность»

Типичный петербургский подьезд, лабиринт дворов. Кодовые замки на воротах не спасли двор от вандализма. Узкая лестница. Ничего здесь не изменилось с 1980-х годов. На колене у поэта сидит белый сиамский кот.

– Александр Вадимович, сегодня очень модное слово – «гражданский». Оппозиция ограничивается «общегражданскими» лозунгами. Почему так происходит?

– Самое распространенное требование протестных митингов - «За честные выборы». Лозунг правильный, но в некотором роде бессмысленный. Требовать честных выборов – все равно, что требовать ясную погоду. Этот лозунг должен быть поддержан другими лозунгами, политическими и экономическими.

На днях в Петербурге протестовали студенты Мухинского училища. Специально предупреждали участников митинга, что политических лозунгов быть не должно. Другой пример. Министр культуры Владимир Мединский говорит, что нужно повышать зарплаты бюджетным работникам, после чего в Публичной библиотеке увольняют десятки сотрудников. Сотрудники подписывают письмо против увольнения единственного, пожилого и заслуженного работника. На большее они не готовы. Всеобщий страх политической артикуляции. Студенты должны требовать всеобщее бесплатное образование. Только состоятельные семьи могут дать ребенку приличное среднее образование. О высшем – речи не идет. С самого начала происходит сегрегация: человек обречен искать низкоквалифицированную, низкооплачиваемую работу. Он превращается в нового раба. Мы обрекаем детей на неравенство, совершаем преступление. В общем, должно быть соединение общеполитического горизонта с ситуацией в конкретном учебном заведении.

– Студентам сложно предъявлять политические требования, поскольку не хватает времени на базовые вещи – учебу, работу, отдых. Их целенаправленно загоняют в такое положение?

– Это государственная экономическая политика. Система выжимает из тебя все соки, не оставляет времени на самообразование, общение, праздность. Чтобы прокормить семью, люди вынуждены работать на 3-4 работах. В 80-е были хоть и маленькие, но стипендии. Можно было учиться и не работать. Зарплаты родителей хватало, чтобы помогать детям, которые уезжали в другие города. Такой жесточайшей эксплуатации не было.

– На семинаре группы «Что делать?» Вы критиковали художественное образование за то, что оно направлено на удовлетворение запросов богачей. Разве так было не всегда? В любом европейском музее…

– В XIX веке русские передвижники отказывались писать богачей! Позже произошла революция, связанная с импрессионистами. Появилась система искусства, альтернативная рынку. Да, есть салонные художники, художники-академисты. Но есть и свободные художники, которые плохо продаются, и для них должна действовать система грантов и стипендий. На Западе в 60-е годы поняли, что разрушительную энергию молодежного протеста можно направить на то, чтобы сделать городское пространство более человечным, удобным. Свободные художники занялись «паблик-артом».  Российская система художественного образования направлена на то, чтобы делать нуворишам кованую решетку для камина или панно с цветочками. В том, что образование становится более прагматичным, нацеленным на выживание, я вижу политическую проблему.

– Почему общество устало от политики?

– Старшее поколение испытывает похмелье после перестройки, с которой было связано много надежд и иллюзий. Этот шлейф разочарования тормозит политизацию общества. Накладывается целый ряд циничных и манипулятивных действий власти. Реальная оппозиция маргинализирована, задавлена, репрессирована. Публичная сфера зачищена, и только карманные движения имеют право что-то вякать. Когда эти тенденции встречаются, руки опускаются. Поэтому на улицу выходит, в основном, городской образованный класс, поколение 25-30-летних. Эти люди чувствуют, что их будущее под угрозой. У них нет шлейфа тяжелейшего разочарования и похмелья, связанного с 1991 годом.

– Возможно, причина в том, что в эпоху пост-идеологии сложно разобраться где свои, где чужие. Трудно бороться за идеалы, когда идеалов не существует.

– Согласен, все усложнилось. И марксизм вышел за рамки классической теории – базис, надстройка и два класса – в связи с психоанализом и постструктуралистскими поворотами XX века. Линии солидарности сложны и извилисты. Социализация происходит вне работы. Очень важны образ жизни, круг общения, музыкальные и литературные предпочтения. Если раньше на рабочем месте возникал коллектив, в нем легко было организовать профсоюз. Что теперь – непонятно. Отчасти это объясняет, почему на циничные шаги власти, возникает спонтанный, эмоциональный, эстетический протест. «Сколько нас можно обманывать?» Мы выходим на улицу, а до политической артикуляции не доходит.

– Создается шизофреническая ситуация: общество и власть боятся артикулировать политические требования. Со стороны власти это происходит сознательно?

– Власть не едина, но по большому счету это не имеет значения. Главное, что в сфере образования и культуры она четко артикулирует свою позицию. Происходит консервативный поворот в сторону коммерциализации всего. Интересно, как это соединяется с псевдорелигиозными ценностями власти. Раннее христианство в мессианском измерении очень близко к марксизму. В церковном выражении – оно явно противоречит этим ценностям. Как совместить момент внутренней свободы и независимости христианства с сервильностью власти и коммерциализацией всего? Акция Pussy Riot выявила множественные противоречия внутри церкви и власти. Как в XVI веке реформация выявила противоречия между духом Евангелие и тем, как обогащались церковники на торговле индульгенциями. Таких антагонизмов масса. Чтобы в системе произошел слом, антагонизмы должны соединиться. И совпасть с экономическим кризисом.

– Вы говорили, что русская поэзия переживает рассвет, сравнимый с началом XX века. Почему поэтам, писателям, режиссерам, музыкантам трудно достичь аудитории?

– Этот разрыв ширится и ширится. У людей просто не хватает времени на чтение. Чтобы оценить по достоинству современную поэзию, нужно понимать не только поэзию Серебряного века, но творчество обэриутов, сюрреалистов. Мне повезло с родителями. Была хорошая библиотека: Лермонтов, Пушкин, Блок, Есенин, Маяковский. Хорошие учителя литературы, которые давали свободу, выходили за рамки программы. Потребность соприкосновения с искусством нужно воспитывать с молодых ногтей. Двигаться постепенно от античного искусства к искусству XX века, которое строится на усложнении классических образцов. Это сложная работа – прививать людям законы модернистского искусства, абстракции, сюрреализма, дадаизма, которые ломают традиционные установки рифмы и размера.

– Когда Вы прогнозируете прорыв в русской литературе и поэзии?

– Думаю, оставшееся десятилетие мы будем дожевывать наследие прошлого. Много имен в XX веке осталось за рамками внимания критиков. А потом произойдет прорыв, связанный с биотехнологиями и новыми коммуникативными технологиями. Рано или поздно, они затронут творчество.

***
Александр Скидан – поэт, прозаик, эссеист, критик, переводчик. Работал оператором газовой котельной (1985 – 2002). Переводил современную американскую поэзию (Чарльз Олсон, Сьюзен Хау, Эйлин Майлс, Майкл Палмер, Розмари Уолдроп, Пол Боулз), теоретические работы Славоя Жижека, Жана-Люка Нанси, Пола де Мана, Дж. Хиллиса Миллера, Антонио Негри, роман Пола Боулза «Под покровом небес», книгу Малькольма Джоунса «Достоевский после Бахтина», а также «The World Is Round» Гертруды Стайн.

Лауреат Тургеневского фестиваля малой прозы (1998), премии «Мост» за лучшую статью о поэзии (2006), Премии Андрея Белого в номинации «Поэзия» (2006, за книгу «Красное смещение»). Стихи переводились на английский, французский, эстонский, литовский, шведский, финский, итальянский языки, иврит. В США вышла книга стихов «Red Shifting» (2008). Редактор отдела «Практика» журнала «Новое литературное обозрение» (с 2009). Входит в консультационный совет литературно-критического альманаха «Транслит». Участник рабочей группы «Что делать?». Живет в Петербурге.

Фото: Николай Симоновский