Закон "против пропаганды гомосексуализма" принят в Рязани, Костроме, Архангельске и Петербурге, на очереди Москва, да и в Госдуме уже задумываются, не штрафовать ли геев за то, что они геи. На вопросы "Моего района" ответила Маша Гессен - известная на двух континентах журналистка, колумнист New York Times и новый главный редактор журнала "Вокруг света". А также одна из первых открытых лесбиянок в России. Она живет с подругой Дашей и двумя детьми - и ей это нравится.
— Согласно последним соцопросам, гомофобский закон поддерживает 86%...
— Это чьи данные? ВЦИОМа? Давайте не будем верить ВЦИОМу.
— И все же людей "против геев" в России действительно много. Большинство.
— Дело в общей культурной отсталости. Никакой нормальной дискуссии на эту тему не было и нет. Отношение людей к меньшинствам — не только к геям и лесбиянкам — неплохой способ замерить цивилизованность общества. Россия в своем отношении к меньшинствам со времен распада Советского Союза не продвинулась. Раньше ненавидели евреев, потом чеченцев, теперь лесбиянок. Разницы нет. Чудовищный диктат большинства, который понимается как должное. Плюс отсутствие просвещенной политики. Ни одна цивилизованная страна не преодолевала предрассудков, не имея просвещенного правительства.
-
фото: Маша Гессен
-
фото: Маша Гессен
-
фото: Маша Гессен
-
фото: Маша Гессен
-
фото: Маша Гессен
-
фото: Маша Гессен
-
фото: Маша Гессен
-
фото: Маша Гессен
— Но ведь темные головы в правительстве не так просто заменить на светлые. Что делать-то?
—Только то, что вы сейчас делаете. У этого закона есть, как ни странно, положительная сторона. Он вывел дискуссию о геях в публичную сферу. Мне приходится по несколько раз в неделю давать интервью. Это прогресс! Причем дискуссия получается несколько более продвинутой, чем раньше, когда обсуждали гей-парады. Вопрос фактически поставлен ребром — имеют ли геи и лесбиянки право на существование — речь именно об этом. Я не преувеличиваю. И закон наконец-то заставляет людей определиться с позицией. Отчасти поэтому закон так педалируется: в надежде расколоть прогрессивную общественность на гомофобную и не очень гомофобную часть.
— Речь прямо-таки о существовании геев и лесбиянок? Аргумент относительно спокойных сторонников этого закона известен: "Никто вас не трогает, только не смейте целоваться прилюдно".
— Конечно, у нас не шариат. Никто не может поставить вопрос, надо ли забивать геев и лесбиянок камнями или пока не стоит. Поэтому для начала ставится вопрос о гражданских правах. Самое поразительное в этом законе — он вводит первую и вторую категорию граждан. Авторская формулировка председателя Конституционного суда: "ложное представление о социальной равнозначности традиционных и нетрадиционных отношений". Это законодательно устанавливаемое социальное неравенство. После того как мы договорились, что у нас есть граждане второго сорта, с ними уже можно делать что угодно. Этот закон очень похож на те, которые принимались в Германии после 1933 года. Концлагерям предшествовало семь лет планомерной законодательной подготовки.
— Именно поэтому вы призвали всех, кто против, надеть розовый треугольник — знак, которые носили геи в концлагерях. Это лишь эстетический жест или по-настоящему действенная форма социального протеста?
— Я бы не стала разграничивать эстетику и протест. Прямо скажем, мы можем влиять на Думу только опосредованно, у нас отсутствуют рычаги нормального влияния, как в странах, где депутаты нормально избираются. Я в эфире "Эха Москвы" общалась с депутатом от "Справедливой России", за которую, кстати, голосовала на выборах. Он не поддерживает закон. Я попыталась добиться от него обещания, что он будет голосовать против — и не смогла! Если представить, что в стране с работающими демократическими институтами на крупнейшей радиостанции встречаются журналист и депутат и происходит такое... немыслимо! Так что мы можем лишь поднимать шум в прессе, мы можем давать людям воможность выражать свое отношение к происходящему. Поэтому я и затеяла историю с этими розовыми треугольниками. Возможность выразить свой протест — важный элемент гражданского общества. Когда люди надевают треугольники, к ним на улице подходят и спрашивают, что это значит. Это тоже очень важно — коммуникация.
— Я не раз слышал даже от геев и лесбиянок: ну зачем протест, зачем шум, давайте посидим тихо, авось пронесет...
— Пассивность свойственна людям в принципе. Граждански активных людей в обществе меньшинство, оно и является двигателем прогресса. Кроме того, в России действительно страшно открыто заявить о себе. Особенно в условиях нагнетаемой гомофобии. Страх этот отчасти иррационален. В некоторых ситуациях бывает, что заявить о себе открыто — лучший способ защиты. Тебя по крайней мере не смогут шантажировать, угрожая открыть твою тайну.
— Но вы же не побоялись. Вы фактически живете нормальной европейской лесбийской семьей. Открыто.
— Я стала взрослым человеком и получила образование в Америке. Во мне нет этого страха. К тому же в девяностые годы я часто была единственным открытым человеком в профессиональном сообществе. И мне важно было чувствовать себя абсолютно независимым человеком. Я знала: будут плохо обращаться со мной — уволюсь, не возьмут в другое издание — ничего страшного. Я решила, что мне надо пользоваться этим, скажем прямо, привилегированным положением, чтобы показать, что можно делать. Что можно быть открытым и можно быть счастливым. Поэтому я никогда не отказываюсь рассказать о себе. Я уверена: какой-нибудь испуганный шестнадцатилетний подросток прочтет это интервью и поймет, что все может быть иначе.
— Гомосексуалов в любой популяции около 7%, то есть в России их около 10 миллионов. Но лишь ничтожный процент заявил о себе открыто. Что бы вы сказали всем, кто скрывает свою сущность, в том числе и от себя?
— Я глубоко уверена, что эта отчаянная история аномальна. Петербург в трех часах езды от Хельсинки, от скандинавских стран, где легализованы однополые браки. То, что происходит у нас сейчас, там просто немыслимо. Мы оказались в аномальном месте и в аномальное время. Это пройдет. Это агония перед лицом социального прогресса. Скоро все будет хорошо.
