Худрук Мариинки наконец-то смог всецело заняться своим театром.
— Я иногда летал по 6−7 раз в неделю, а теперь я за 3,5 месяца совершил один перелет из Москвы в Петербург. Я не нахожу, что моя жизнь повернулась к худшему. Я оказался готов к тому, чтобы быть максимально дома, — прокомментировал на ПМЭФ культурную «изоляцию» России на фоне «спецоперации» на Украине художественный руководитель — директор Мариинского театра Валерий Гергиев.
После начала СВО Гергиев, напомним, был отстранён от должности главного дирижера Мюнхенского филармонического оркестра, от сотрудничества с ним отказался менеджер Маркус Фельснер. Поводом стало то, что дирижер публично не высказался против спецоперации. Кроме того, свернулась вся зарубежная гастрольная программа театра.
— Я с 24 февраля не сделал ни одного комментария политического характера. Не потому, что я не хочу или мне запрещают, я просто вдруг понял, что у меня есть возможность всецело заниматься тем, за что я отвечаю — за Мариинский театр, — заявил Гергиев на ПМЭФ.
Он также отметил, что не следит за тем, кто и что о нем говорит или пишет в публичном поле.
— Он комментирует моё поведение? Какое? За [дирижерским] пультом? Значит, он говорит о нашем концерте или спектакле. Не за пультом? Откуда он знает — я никаких комментариев не даю, — объяснил худрук Мариинского театра.
По его мнению, «Россия неожиданно получила шанс по-настоящему взглянуть на то, что происходит здесь».
— Мы должны сделать что-то суммарно очень крупное, что будет не только держать нас на своей земле, но будет иметь более глобальное значение. Пока ты силен дома, ты силен в мире, — высказался Гергиев. — И я в чем-то благодарен судьбе за то, что я таким образом пришел к исполнению своих обязанностей.
Высвободившееся от гастролей время Валерий Гергиев теперь тратит на работу с коллективом, где много молодых артистов. В театре также готовят новые спектакли — «Войну и мир» Прокофьева и «Троянцев» Берлиоза.
— Мы служим другим богам. Для нас Моцарт и Чайковский — это величайшие композиторы. Мы никогда не задумаемся, что Моцарт не наш.
