«Страшно — видеть, как звонит чья-то мама, а бомбы разбирать — это наша работа»

Пять лет назад в вагоне метро подорвался террорист-смертник. 103 пассажира были ранены, 15 погибли. Жертв могло быть больше: тогда же на «Площади Восстания» обнаружили вторую самодельную бомбу — в три-пять раз превосходящую первую по мощности. О том, как обезвреживали устройство, работали в метро после теракта и об обычной жизни сапёров, MR7 рассказали взрывотехники Росгвардии.

«Миллион долларов там вряд ли лежит»

Через КПП прохожу на базу расположения ОМОН Росгвардии. Без сопровождения перемещаться нельзя, жду бойца. Идём молча через два двора: во втором — на здании, похожем на трансформаторную будку, портрет молодого Владимира Путина с патриотическим воззванием и гранитный памятник погибшим сотрудникам.

В небольшой комнатке, заставленной снарядами и прочими взрывными устройствами и партами, — то ли музее, то ли учебном классе, нас ждут шестеро человек. Это сотрудники инженерно-технического отдела ОМОН «Бастион» главного управления Росгвардии по Петербургу и области. Сами мужчины предпочитают называть себя коротко: «взрывотехники ОМОН».

• 

  Класс со снарядами

  Источник: Олег Золото / MR7

• 

  Нашивка на рукаве взрывотехников

  Источник: Олег Золото / MR7

• 

  Класс со снарядами

  Источник: Олег Золото / MR7

3 апреля 2017 года все шестеро взрывотехников называют одним из самых сложных дней за десятки лет службы.

— У нас в сутки по графику дежурят две группы. Одна в тот день уехала в область, в район Отрадного, а мы остались в городе. Весна была: тихо, солнечно, всё хорошо, — начинает Павел.

На вид ему около 40. У него смуглое лицо, чёрные волосы. Павел держится раскованнее и проще остальных: недавно вышел на пенсию. Он окончил военный институт и, как в юности, интересуется военной тематикой. Мужчина рассказывает, что у него есть лицензия на оружие и солидная коллекция огнестрельного — оно привлекает его как инженерное произведение.

— У нас появилась заявка. Рядом с метро «Елизаровская» вместе с грунтом привезли гранату Ф-1, — продолжает Павел. — После её уничтожения мы уже ехали обратно, доехали практически до отряда. Были прямо тут за углом. У всех свои планы: кто-то конспект не дописал, кто-то в спортзал забыл сходить.

В этот момент группе позвонил дежурный и сообщил, что на «Площади Восстания» обнаружили подозрительный предмет. Тогда таких заявок у сапёров было много. У метрополитена ещё не было собственных групп быстрого реагирования, которые могли провести первичную диагностику, и взрывотехников дёргали по пустякам, так что ничего сверхъестественного они не ждали.

— Я даже видео на таких заявках снимал ради интереса, — смеётся Павел. — Приезжаем, а там лежит упаковка от гамбургера, её ветром качает, там внутри ничего нет. Стоит сотрудник транспортной безопасности и говорит: «Вот подозрительный предмет». А одна заявка вообще звучала так: «Пакет с пустой бутылкой водки».

Тогда, спустившись в метро, сапёры обнаружили большую новую сумку Louis Vuitton. Про себя в голове пошутили, как и всегда в то время: «Ну миллион долларов вряд ли там лежит».

— Я сначала думал, что очень дорогая сумка и жалко её резать. Потому что мне как старшему группы придётся писать объяснение, почему я изничтожил Louis Vuitton, — вступает в разговор Максим. — Люди довольно часто пишут жалобы, ведь иногда по заявкам приходится, например, машины вскрывать, если кто-то там обнаружил муляж гранаты.

Если бы Максим сам не назвал должность, никогда не подумаешь, что он старший группы. У Максима открытое круглое лицо и живая мимика. Яркий румянец на щеках держится даже в помещении. У него, пожалуй, единственного из отдела нет лицензии на оружие. Он вообще очень любит гражданскую одежду, а не форму. Гуляет с детьми и увлекается кулинарией: «Даже смотрел в Instagram (запрещена в РФ; принадлежит корпорации Meta, которая признана в РФ экстремистской) рецепты, пока его не заблокировали», — признаётся Максим. Лучше всего у него выходит яблочный пирог.

— У Максима Анатольевича очень хороший нюх, — смеётся Павел. — Я помню, мы подходим к предмету. Он далеко, ещё метров пять остаётся. Я уже представляю, что делать, а Максим говорит мне: «Борщ». Я не понимаю. «Борщ там». Я открываю пакет, а там действительно лежит коробка с разбитой банкой борща.

Когда сапёры приступили к работе на станции «Площадь Восстания», поезда через неё ещё проходили, но пассажиров уже не выпускали. На станции всё ещё были сотрудники метро. Подозрительная сумка стояла в углу прямо напротив перехода на «Маяковскую».

— Место было специально выбрано так, чтобы пострадало много людей, — говорит Артём. Высокий, жилистый с худым лицом и ярко-голубыми спокойными глазами. Держится очень сдержанно, предпочитает, скорее, молчать и слушать или аккуратно дополнять рассказ сослуживцев.

Фото: Олег Золото / MR7
Переход со станции «Площадь Восстания» на станцию «Маяковская»

«Восемь тысяч раз постарел»

Сперва сапёры начали дёргать сумку с помощью «кошки» — верёвки с крючком. Так проверяют, есть ли на предмете датчики движения и вытягивают его на место, где удобнее работать. Всё делали постепенно: поезд идёт — прекращают, чтобы в случае чего не задело пассажиров. Ведь вес сумки был солидный. Если бы устройство сработало, то волной могло выбить стёкла в вагонах и многих бы посекло.

Взрывотехники уже собирались вскрыть сумку, когда к ним подбежал сотрудник метро и закричал, что на «Технологическом институте» взрыв.

— Мы остановились на секунду: понимаем, что у нас пока никакого подтверждения от дежурного нет. Решили разбирать. С помощью оперативно-технических средств начали вскрывать сумку. Просто через замок это не делается, потому что может произойти взрыв, — поясняет Павел.

И тут звонок от дежурного: «Бросайте всё, езжайте на „Техноложку“, там взрыв». Но сапёры объяснили, что не могут: в сумке лежало самодельное взрывное устройство весом в пять килограмм. Как выяснится позже, оно планировалось как основное, в три-пять раз мощнее, чем-то, что было на террористе в вагоне.

— Это был огнетушитель, заполненный взрывчаткой, — говорит Максим.

— Внутри и снаружи были поражающие элементы — металлические шарики. Их было очень много, — подтверждает Артём.

Павел честно признаётся, что после этого отошёл и закурил. Максим, который обычно не курит, тоже попросил сигарету.

— Страшно всем. Если тебе не страшно — это очень опасно, надо к врачу, — говорит Павел. — Ведь семья, дети, долги, кредиты, ипотеки. Но страх, адреналин и понимание самой жизни ты испытываешь, когда подходишь к неизвестному подозрительному предмету, а не когда ты его разбираешь. Когда подходишь, как специалист понимаешь: если взорвётся, то от тебя не останется ничего. Если ты за карьеру восемь тысяч раз подошёл к предмету, то ты восемь тысяч раз постарел. Неважно, сколько было боевых.

Перекур длился не больше 30 секунд. Взрывотехники не знали, сколько точно у них есть времени, но по опыту понимали, что не больше 20−30 минут. Ведь смысла во втором взрыве спустя два часа после первого для террориста нет: метро перекроют, станции будут пустые.

Павел, Максим и Артём доложили обо всём «наверх». Движение составов остановили, эвакуировали всех сотрудников станции. По ещё работающему эскалатору группа побежала наверх — к служебной машине, чтобы взять нужное оборудование. Весь арсенал с собой нет смысла носить, потому что в любом случае сначала идёт разведка и неясно, что именно понадобится.

Фото: Олег Золото / MR7
Максим, Алексей, Артём, Роман, Павел и Дмитрий (слева-направо) у служебной машины

На тот момент сапёры ещё не понимали принцип действия пускового механизма, потому что устройство было слишком сильно замотано скотчем. Скотч, естественно, снимать нельзя, можно спровоцировать взрыв. На всякий случай выставили «пелену» — «постановочник» (прибор — ред.) радиопомех небольшого радиуса, объяснили сапёры — чтобы бомбу нельзя было активировать дистанционно по радиосвязи.

— Мы взяли гидроразрушитель — это маленькая пушечка, — рассказывает Павел. — Там есть разные заряды. В том случае мы использовали не заряд с водой, а заряд в виде железного резца, чтобы отстрелить исполнительный механизм и провода, которые шли к нему. Потому что нам нужно было не разрушить сам предмет: чем меньше разрушений, тем он более ценный для экспертов. Самое главное было — избавиться от исполнительного механизма.

Следы этого выстрела до сих пор можно увидеть на станции «Площадь Восстания». Резец вырубил ямку пять на пять сантиметров в полу. Это единственное повреждение. Сапёры рассказывают об этом впервые и в шутку переживают: «Вдруг нам метрополитен выставит счёт за ремонт или в суд подаст».

Фото: Олег Золото / MR7
Предполагаемый след от резца на полу станции «Площадь Восстания»

Дальше дело оставалось за малым — «раскрутить», как выражаются сапёры, то есть разобрать самодельное взрывное устройство. Весь процесс от момента прибытия группы на «Площадь Восстания» занял порядка 25 минут: примерно с 14:20 до 14:45.

— Мне позвонили из дома, когда мы с Пашей и Артёмом поднимались на эскалаторе на «Восстания», когда уже всё сделали, — говорит Максим. — Почему-то подряд: сначала отец, потом жена и мама. Я сказал, что сижу в соседнем кабинете и пишу рапорта, а ребята куда-то уехали и этим всем занимаются.

— Мне звонила жена, потому что по новостям сказали, что теракт. Я сказал, что всё в порядке, работаю с дежурной группой. Без подробностей, конечно, — вспоминает Артём.

— У меня мама на протяжении 20 лет думала, что я работаю экспертом, который уже после взрыва разбирается с предметом. Своей семье в тот день просто сказал, что никуда сегодня лучше не выходить, и пообещал завтра всё объяснить, — рассказывает Павел.

Но домой взрывотехники тогда не поехали. Их направили в помощь второй группе, которая тогда уже работала на «Технологическом институте».

«Работали молча. Никто не юморил, как часто бывает»

— 3 апреля — день рождения одного из моих сыновей, ему тогда исполнялось 4 года, — говорит Алексей. — Я был весь в мыслях, как сейчас буду дома. Как раз возвращался с задания. По радио в машине услышал, что произошёл то ли один, то ли два взрыва в метро — тогда ещё было непонятно.

Алексей — коренастый, с крупными чертами лица и коротким ёжиком тёмно-русых волос. В прошлом — старший дежурной группы сапёров, а теперь начальник инженерно-технического отдела. Повышение Алексей получил год назад. Всего у него четверо детей: трое сыновей и дочка, с которыми ездит в походы, на рыбалку и на дачу — как он её называет, «стройку века».

Несмотря на то, что сам Алексей с юности ходил в секцию подводного плавания при ленинградском клубе «Дзержинец» под началом ветерана Афганской войны и служил в ВДВ, для сыновей всё же хочет другого.

— Моему старшему сыну 12 лет, ему нравится всё камуфлированное, военное. Но мне просто кажется, что сейчас он, скорее, хочет подражать, быть похожим на меня. А мне очень хочется, чтобы он, действительно, нашёл себя, выбрал работу по душе, — рассказывает Алексей.
— Ага, мы ему каждый раз говорим: «Учись в школе хорошо», — шутит Роман, 3 апреля он был на задаче вместе с Алексеем.

Роман вообще почти всегда улыбается. Он главный весельчак в компании, светлые волосы тоже коротко подстрижены. В обычной жизни занимается любительской лёгкой атлетикой, бегает полумарафоны на 21 километр. Серьёзным Роман становится, пожалуй, только когда говорит о событиях пятилетней давности.

Алексея и Романа, которые должны были выйти на выходной и уже ехали к базе по Митрофаньевскому шоссе, перехватил звонок дежурного: «Группы уехали на „Площадь Восстания“ и на „Сенную“, вы тогда направляйтесь на „Технологический институт“». Сапёры там были нужны, потому что всегда есть риск повторного минирования с целью поразить представителей власти и медиков, которые приедут помогать пострадавшим.

В метро Роман и Алексей спустились спустя 15 минут после взрыва в вагоне. Машинист уже вывел состав на станцию — как оказалось, очень верный и смелый поступок. Если бы этого не произошло, жертв было бы больше: многие могли погибнуть от кровопотери, потому что оказать первую помощь в темноте, панике, задымлении практически невозможно. Легко раненые пассажиры ушли сами. Тех, кто был тяжело ранен, наверх выносили спасатели и передавали санавиации. Вертолёт тогда садился рядом со станцией. Всего пострадали 117 человек, десять из которых скончались на месте.

Фото: Олег Золото / MR7
Памятная доска жертвам теракта на станции «Технологический институт» - I

— Поразила сосредоточенность, — вспоминает Роман. — Все службы: следственно-оперативная, судмедэксперты, сотрудники СК, непосредственно следователь — молодая достаточно девушка — работают так, будто ничего не случилось. Молча. Никто не юморил, не шутил, как это часто бывает. Единственное помню, когда спускался, была мысль: «Лишь бы не было совсем маленьких детей».

Около трёх часов дня две группы (Роман, Алексей и успевшие приехать с «Площади Восстания» Павел, Максим и Артём) зашли в вагон. Нужно было вынести тела погибших и найти части взрывного устройства, чтобы установить, что это было и как оно работало. Благодаря тому, что правильно оценили, на какой высоте и в каком месте случился взрыв, довольно быстро удалось установить террориста. По словам Павла, сапёры обнаружили руку с замыкателем — пусковой кнопкой.

— Эту информацию мы передали оперативным сотрудникам. Они подняли видеокамеры, проследили путь и убедились, что этот же человек оставил предмет на «Площади Восстания», — поясняет Алексей.

«Всё смотрю на эту скамейку»

Когда сапёры начали работу на станции «Технологический институт», в верхний вестибюль успели поднять тела только двух погибших. Остальные по прежнему оставались в вагоне и в тоннеле. Его тогда обследовала ещё одна группа, в составе которой был Дмитрий. В свободное от работы время он ездит на мотоциклах, потому что «так комфортнее».

— После прибытия на «Сенную площадь» спустились в тоннель, пошли в сторону «Технологического института», — рассказывает Дмитрий. Его мимика при этом не меняется. Прозрачные голубые глаза смотрят сквозь меня. — Мы обнаружили последствия взрыва вагона в тоннеле. Были остатки вагона, части тел, трупы. Их выкинуло взрывной волной из состава, это были люди, которые стояли ближе всего к террористу. Мы обследовали тоннель. Ничего опасного не обнаружили. Когда вышли на «Техноложке», стали помогать нашим и другим спецслужбам.

Взрывотехники расстелили на станции большой полиэтиленовый мешок. На него клали тела погибших, так, как они лежали в вагоне, — это необходимо для следственных действий. Когда установили, что взрывных устройств на станции больше нет, сотрудники СК начали опись.

— У меня так получилось, что дети знакомых ходят на тренировки. Родители искали их тренера, потому что он в метро ехал, а я уже знал, что он погиб, на его ключах висела бирка с фамилией и именем из спортзала (вероятнее всего, Павел рассказывает о 25-летнем Денисе Петрове, чемпионе России по рукопашному бою — ред.), — говорит Павел.

— Я помню женщину. Она ехала с дочкой, так повернулась, что как бы закрыла её своим телом. Мы вместе с Артёмом её вытаскивали. Кровь залила руку и осталась на моём рукаве, — продолжает Максим.

— После того случая форму если не выкинули, то долго отстирывать пришлось. Запах ужасной гари, — заканчивает мысль Павел.

И всё же видеть погибших для сапёров — дело относительно привычное, как и работать со взрывными устройствами. А вот несколько десятков телефонов, оставленных или брошенных во время взрыва, которые не переставая звонили — одно из самых сложных воспоминаний. «Страшно — видеть, как звонит чья-то мама, а бомбы разбирать — это наша работа», — признаются мужчины.

— Всё в пыли, в этой крошке осколков стекла битого. И на экране: «Любимая», «Мама», «Брат». И ты не имеешь права ответить. Да даже если бы имел: что сказать человеку? — как бы за всех отвечает Алексей. — Ты не знаешь, кому телефон принадлежит. И ты введёшь человека на том конце провода в ступор, напугаешь: может быть, с хозяином телефона всё в порядке, он отделался испугом и царапиной. Ты представишься, что сотрудник, который работает в вагоне, а на том конце кому-то станет плохо.

Предупредив следователей, взрывотехники собрали все телефоны и унесли их в другой конец станции, на лавочку.

— Я периодически езжу через «Техноложку». Когда перехожу с «синей» ветки на «красную», всё смотрю на эту скамейку. Первые дни там было много-много гвоздик, — добавляет Максим.

Фото: Олег Золото / MR7
Гвоздики на скамейке в первые дни после теракта

Около двух часов ночи 4 апреля работа на станции кончилась. Но в городе началась паника: любой предмет стал казаться людям бомбой, так что сапёры продолжили ездить по заявкам и только к утру были на базе. Расслабиться не получалось ещё несколько дней: опасались, что взрыв может быть не единичным случаем, а началом серии терактов.

— У вас не было мысли обратиться хотя бы раз за всё время работы…- я не успеваю закончить вопрос.
— Нет, — тут же отрезает Роман, понимая, что хочу узнать о психологах. Они как раз находятся в соседней комнате с классом-музеем, где мы разговариваем со взрывотехниками. Все дружно смеются. — Мы сами можем психологов разгрузить.

— Они проводят плановые исследования, изучают атмосферу в коллективе, собеседуют людей. Наверное, просто они, как и мы в их работе, не очень понимают в нашей. К тому же у нас в коллективе все довольно взрослые. Средний возраст — ближе к сорока годам, умеют справляться со стрессом, — миролюбиво подытоживает начальник Алексей.

— Да и от разговоров о «травмах» и «героизме» подташнивает. Это какой-то штамп, мне кажется. Мы просто технические специалисты, — соглашается Роман.