Реаниматолог — к смертям привыкнуть невозможно.
Михаил Дмитриев — один из девяти медиков, награжденных в начале сентября знакаом отличия «За доблесть и отвагу» за работу в условиях эпидемии коронавируса в Петербурге. Три волны эпидемии Дмитриев спасал ковидных пациентов, сейчас его отделение реанимации выведено из «красной зоны», работает в обычном, доковидном режиме. Станет ли это только передышкой перед новой волной, пока неясно.
Безответственность и инфантильность
— Хочу, чтобы люди серьезно относились к ковиду, прививались и верили врачам, — начинает наш разговор Михаил. — Скорее всего, волны заболевания еще будут. А у меня, к сожалению, создается впечатление, что у наших людей культурно-образовательный уровень снижается, и это обидно.
— Что именно вас в этом смысле настораживает в людях?
— Безответственность, я бы сказал — инфантильность. Многие, в том числе и медийные персоны с экранов, позволяют себе до сих пор говорить, что ковид не так уж страшен. Но это неправда. Еще в первую волну меня спрашивали знакомые: «Как считаешь — очень опасно?». Я отвечал: «Я не считаю, я это каждый день вижу, и у меня, бывает, мурашки по телу бегут». А люди не верят, и до сих пор, хотя уже между третьей и четвертой волнами мы балансируем.
— Вы сами болели?
-Да, во вторую волну, в конце декабря, когда еще не прививали. И хочу сказать, что врагу не пожелаю этих ощущений, хотя у меня сатурация ниже 86 не снижалась. Я лежал в больнице имени Боткина, не был прикован к кислородной маске, просто получал кислородотерапию, но все равно это, поверьте, не очень здорово — болеть ковидом.
Очень тяжело лежать в прон-позиции на животе, по себе знаю. Я привык только через полторы недели, даже когда приехал домой, по привычке спал на животе. Сейчас вот отвык уже.
Фото: Галина Артеменко / MR7
Михаил Дмитриев — анестезиолог-реаниматолог Госпиталя для ветеранов войн — начал работать санитаром на скорой, когда еще учился в медучилище. А после мединститута не видел для себя иной медицинской специальности, кроме той, в которой сейчас.
Стремительные пациенты
— Вы сейчас сказали, что люди не понимают, а вы это каждый день видите. У вас большой реанимационный опыт, но за время работы в пандемии какие выводы вы сделали для себя как реаниматолог?
— Мы увидели течение заболевания, когда пациент поступает с дыхательной недостаточностью, но вроде как он компенсирован — разговаривает, дышит кислородом, но вдруг, несмотря на проводимую терапию, начинает задыхаться, причем это наступает стремительно. И пациенту требуется неинвазивная вентиляция легких или интубация для инвазивной — то есть перевод на ИВЛ. Мы раньше не сталкивались с массовостью подобных состояний и с тем, что прогнозировать их очень сложно.
— Когда нужно переводить человека на ИВЛ и вы сообщаете об этом, как пациенты реагируют?
— По-разному. Некоторые говорят: «Только не это», потому что начитались и наслушались о том, что «это все»… Некоторые на мои слова о том, что «я вас, к сожалению, должен перевести на ИВЛ», просто соглашаются — «да, хорошо». Но в любом случае человека вводят в медикаментозный сон.
— А когда пациента выводят из сна, что вы чувствуете?
— Что хорошо сделал свою работу.
— Бывает, что человек уже вроде идет на поправку и вдруг…
— Да… Наиболее частое осложнение — тромбоэмболия, несмотря на всю терапию — и антикоагулянтную, и дезагрегантную.
— Были ли случаи во время пандемии, когда казалось, что все, а человек выздоравливал?
— Один из первых пациентов с ковидом в первую волну. Грузный мужчина килограммов 130 весом. Два раза пребывал в состоянии клинической смерти, два раза был интубирован, поправился и был выписан домой.
— Он потом поблагодарил — написал, позвонил?
— Нет. Нам редко пишут и звонят с благодарностями. Потому что, когда пациент в тяжелом состоянии, он потом не очень хорошо помнит, что с ним происходило.
Рок и классика от выгорания
— Вам в реанимацию все равно дозваниваются родные пациентов. В пандемию очень ярко высветилась проблема коммуникации между пациентами, родными и медиками. Как это можно улучшить?
— Меня спрашивали неоднократно, почему у нас нет такого, как в некоторых других странах — по видеосвязи родные могут видеть своих близких, общаться с ними. Мое личное мнение — для этого необходимо и оборудование, и отдельные боксы, например, чтобы не попадали на изображение другие пациенты, потому что могут возникнуть юридические проблемы.
Конечно, мне звонят родные, беспокоятся, и это естественно. Но представляете, у нас 18 коек реанимации, у каждого пациента по три-четыре родственника, все звонят. И это реально отвлекает от работы. Для такой связи с родными нужен дополнительный персонал, финансирование. Причем я уверен, что таким человеком должен быть медик, чтобы не было «испорченного телефона». Но это лично мое мнение, конечно. И вопрос остается открытым.
— Вы сами уже успели привиться?
— Привился «Спутником V», причем никаких побочных явлений не было. У некоторых родных и знакомых после прививки была температура, боль в месте инъекции, но это перенести легче, нежели сам ковид.
— Вы в «ковидную реку» входили трижды, и не исключена четвертая волна. Как вы справляетесь с усталостью, профессиональным выгоранием?
— Надо — значит, надо, что же еще может быть. А выгорание… Это, наверное, когда идешь на работу с отвращением, а я свою работу люблю, несмотря на усталость. Конечно, бывает всякое. И когда с родственниками разговариваешь. Ну как человеку объяснить, что произошло, если еще вчера его близкий был вроде как почти здоров, разговаривал, а вот через три дня его не стало? Я переключаюсь после работы, стараюсь, по крайней мере.
— Как?
— Музыку люблю — от тяжелого рока до классики. Дома слушаю через стереосистему и в машине. Жаль, в Филармонии давно не был. Лес люблю, природу. Но для всего этого нужно время, которого всегда не хватает.
— А читать успеваете?
— Вы знаете, когда я болел ковидом и мне уже полегчало настолько, что я мог читать, я с таким наслаждением перечитал «Евгения Онегина».
Фото: Из личного архива Михаила Дмитриева
Врач в отпуске - отдых тоже важен и нужен.
Всегда боишься за своих
— Что в вас как в медике, профессионале, человеке изменилось за время пандемии?
(Пауза, вздох…)
— Сложный вопрос… Даже не знаю, как на него ответить. Когда уходят, да еще молодые. Безумно жалко и страшно. Во вторую и третью волны таких стало больше. Я думаю о детях. У самого двое — одному 30, другому — чуть больше. Думаешь о своих, мы же все привязаны к близким, через призму происходящего сразу боишься за своих. Но раскисать нельзя, надо делать свою работу, подходить с холодным умом.
— Награждение знаком «За доблесть и отвагу» было неожиданностью для вас?
— Да. И мое глубокое убеждение, что награждать надо всех, потому что эта работа — коллективный труд. Без санитарок, медсестер невозможно было бы ничего, потому что процентов 70 успеха лечения — это уход за пациентом. Обработка кожных покровов — мы же и кожей дышим, санация полости рта, смена подгузников. При этом надо понимать, как все это тяжело и для самих пациентов в реанимации — взрослых людей.
Очень большая работа на санитарках, медсестрах. Вот представьте, когда человек лежит на кислороде, хоть и увлажненном, то этот кислород назальный все равно дико сушит кожу, слизистую в носу. Там образуются корки (простите за такие интимные подробности), которые жутко мешают, вплоть до болезненных ощущений. И надо обрабатывать пациенту и нос тоже, чтобы корок этих не было, чтобы человек не испытывал еще дополнительных мучений. А вот прочистят нос — и дышится по-другому. Дифирамбы надо петь младшему и среднему медперсоналу.
Фото: www.gov.spb.ru
Михаил Дмитриев получает знак отличия из рук губернатора.
— Когда вы приходите на работу в реанимацию, у вас есть какие-то собственные приметы?
— Не люблю менять ручку, которой пишу. Пришел на дежурство, взял авторучку — с ней все сутки и ходи.
Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга
