Клинический психолог Госпиталя для ветеранов войн Юлия Мохова переболела ковидом в первую волну. Она лежала в отделении вместе с медиками своей же больницы. Это был конец апреля — врачи еще плохо представляли, с чем столкнулись, как это лечить и как защитить себя. Многие оказывались на соседних койках со своими пациентами. Юлия Мохова была одной из них. Уже во время госпитализации она начала собирать свой материал — ежедневные наблюдения за психологическим состоянием 43 коллег, заболевших Covid-19: это врачи, санитары, медсестры.
Эти наблюдения вылились в исследование, которое является одной из первых работ в России по психологическому анализу пациентов с Covid-19. Ее работу уже взял на вооружение Николай Беляков, российский учёный-патофизиолог, руководитель Петербургского центра по профилактике и борьбе со СПИДом и инфекционными заболеваниями. Она будет использована в его монографии о лечении новой коронавирусной инфекции.
«Ребята, это не та пневмония! Это вот та, которая в Китае, пневмония»
Из 1800 сотрудников госпиталя за время первой и второй волны переболели ковидом 427 человек. В начале в госпитале принимали всех с внебольничной пневмонией — ее не считали инфекционной. Когда поняли, что пневмония ковидная — многие медики уже заразились.
«В том, что мы так повалились, наша вина тоже есть, — говорит Юлия Мохова. — Мы недооценили эту инфекцию. Контагиозность этой инфекции мы недооценили. Мы думали это «внебольничная пневмония», пока наш врач-пульмонолог Марина Игоревна, она работает сейчас в Ленэкспо, — не пришла и не сказала: «Ребята, это не та пневмония! Это вот та, которая в Китае, пневмония».
Понять, что такое инфекционный процесс помогли инфекционисты из центра СПИДа, которых пригласило руководство. «Они направили нас в правильное русло, помогли понять, как лечить. Но, как спел один наш врач в клипе (для КВН): „Я шесть лет учился на уролога, а тут 36 часов — и я инфекционист“. А еще очень важно, что у нас было два эпидемиолога. Сейчас один работает на площадке госпиталя, а второй — на площадке Ленэкспо».
«Врачи создали чат, поддерживали друг друга»
Юлия Мохова сначала и не думала об исследовании — она просто болела и хотела одного — выздороветь. «Врачи создали группу, переписывались, поддерживали друг друга. Я не знаю, была ли такая практика в других стационарах, но выделить отделение для медработников, было правильным решением. Медицинские работники болеют несколько по-другому. Они, как правило, оспаривают назначения лечащего врача, делятся опытом лечения в палате, потом приходят к какому-то консенсусу, потом это достается лечащему врачу, которому итак тяжело лечить своих. Потом они быстро встают на ноги, считают, что поправились и рвутся работать.
В какой-то момент я начала замечать, что коллеги пишут в чате раздраженно, негативно. Через какое-то время, я начала читать свою переписку и понимаю: «Это не я». Написано зло, агрессивно, негатив какой-то. Потом домашние говорят: «Юль, наверное, вечером тебе лучше не звонить. Я говорю: «Почему?» — «Так ты, как собака, кидаешься? Мы тебя спрашиваем про здоровье. А ты: «Что вы спрашиваете у меня про здоровье, а что у меня может быть со здоровьем?».
Я задумалась: что со мной происходит? Тут что-то не так — это не соответствует моему характеру.
Я кинула клич тем, кто лежал на 16-м отделении: «Ребят, расскажите, что с вами происходит. И они стали в whatsapp кидать по дням, а я фиксировала изменения в их эмоциональном состоянии. Когда я сравнила их между собой — а это были врачи, медсестры, санитарочки — всего 43 человека, я поняла — все сходится по дням. Это калька».
Юлия Семеновна вышла с больничного и продолжала работу в качестве клинического психолога. Сейчас она работает с пациентами. Здесь ее теория подтвердилась: «Одно и то же. Некоторые различия с медиками есть. У них сопротивляемость больше, но в целом все очень одинаково. Я веду документацию — первый день пациент негативен, агрессивен. Третий день, как правило, аутоагрессия появляется: я не хочу жить, — суицидальные тенденции. К сожалению, мы ведь знаем, в России есть такие случаи, когда выкидывались из окон врачи. У меня нет доказательств, но возможно ковид сыграл не последнюю роль».
Каждый второй пациент с панической атакой
Юлия Мохова рассказывает о своих выводах: «У каждого второго пациента до 42 лет, поступающего с ковид, диагностирован синдром панической атаки. Что такое паническая атака на фоне ковида: «Я задохнусь, мне не помогут». За психикой подтягивается физика — сом, это психосоматика. Сидит передо мной 31-летняя девушка и задыхается, синеет. Хотя никаких показаний для этого нет — сатурация нормальная.
«Мне страшно, что медики не справятся или что я не справлюсь и умру, мне страшно, что я задохнусь. Мне страшно, что не умеют лечить, не знают, как. Каждое утро из телевизора: «смертность, смертность…» — людям, конечно, страшно. Второе — тревога. Третье — страх заразить близких, быть виновными в том, что из-за тебя кто-то заразится. Я таким всегда пишу — нужна консультация психотерапевта по месту жительства с целью назначения медикаментозной поддержки (расстройство неврологического регистра — паническая атака) — впервые выявленная.
Молодежь обычно говорит: «Нет-нет-нет, Юлия Семеновна, — это ерунда. Я отвечаю — нет, мой хороший, не ерунда. То, что ты сейчас демонстрируешь, — это паническая атака».
Довольно часто, по словам Юлии Моховой среди пациентов с ковидом наблюдаются когнитивные расстройства: страдают память, внимание, понятийное мышление, целенаправленное суждение — то, что входит в понятие интеллекта: «Сидит у меня девушка, 38 лет: «Я не помню сегодня что было на завтрак, что со мной происходит?» Что происходит с памятью на фоне ковида — еще не наработано такое количество материала, чтобы я заявила — да, действительно проблема есть. Но если я вижу когнитивные расстройства, я обязательно пишу — необходима консультация клинического психолога. Многие ведь стесняются: «Вы только не говорите, что у меня с памятью плохо — я должен вернуться на работу, а тут…».
Одна из актуальных проблем во вторую волну — страх госпитализации. Больные «утяжелились», потому что пытаются лечиться дома в надежде, что «это обычный грипп»: «Пример молодого человека, 39 лет — 9 суток находился дома с температурой под 39−40. Он боялся и сейчас в крайне тяжелом состоянии в реанимации находился в одном из стационаров Петербурга».
Когда такие пациенты поступают в стационар, Юлия Мохова пытается разубедить их, объясняя, что в больнице все не так плохо, как они думают, врачи знают, как лечить, лекарств хватает: «Очень помогает информирование. Я спрашиваю: какие вы сутки? Вторые! Вот вы такой раздражительный, плаксивый — это немножечко не вы. Есть выражение: это не вы плачете, а водка. Так вот это не вы раздражаетесь, а ковид. Вирус такой! Потеря вашего обоняния сигнализирует о том, что вирус попал в центральную нервную систему. У нас есть участок мозга, который отвечает в том числе и за эту функцию. Он попадает и в тот участок, которые отвечает за поведение, за психику. Не надо бояться, вы просто сейчас под воздействием ковид-инфекции чуть-чуть поменяли свой стиль поведения. Это не страшилка, это данность сегодняшнего дня. К нему надо относиться внимательно, вдумчиво — инфекция коварная».
Когда человек это понимает, ему становится легче.
Бывает пациентам нужна ситуативная помощь: «Вчера у молодого человека от ковида умерли оба родителя в другом городе, а он тут у нас. Или болеет молодая женщина, у нее трое детей и они оставлены на соседей. Понятно, что она переживает и уйти не может по состоянию, и ковид. А бывает просто кошечка дома одна осталась и это тоже повод для переживаний».
Если доктор плачет
Статистика, которую подняла Юлия Мохова показывает, что ни один медик, работающий в ковидарии, ни разу за время пандемии не обратился за психологической помощью по телефону доверия. При этом бывают тяжелые ситуации, когда врач находится в красной зоне, а в его семье болеют, или даже умирают близкие.
«А знаете, почему они не обращаются за помощью? Есть особенности специфика выбранной профессии — это другая категория людей. Да трудно, тяжело, плохо, устала, но врядли расскажут. Поэтому я внутри, а не снаружи. Когда я вижу с утра, как плачет медсестра, мне не нужно изображать из себя психолога — я делаю то, что нужно делать любому человеку, который находится рядом. Не надо для этого набирать телефон доверия, — рассказывает Юлия Семеновна. — Сегодня один из докторов потерял маму в другом городе. Ему тяжело. У кого-то постоянный страх заразить ребенка, близких. Или мне одна из медсестер рассказывала, что учителя перестали подходить к ее ребенку, потому что мама работает в ковидарии. Мы просто разговариваем».
Мы попросили врачей Ленэкспо, которые переболели ковидом в первую волну, рассказать, что в этой болезни было такого, чего они никогда ранее не переживали:
Семенцов Константин, заместитель начальника по хирургии, врач хирург, онколог: «Страх»
«Начало эпидемии и не было информации, понимания, чего ждать как лечить что делать. Я круглые сутки прислушивался к самому себе. Несмотря на то, что я переболел в легкой форме, мне постоянно казалось, что не хватает воздуха. Особенно это ощущение усиливается, когда ты находишься один, в замкнутом помещении, ты в изоляции от родственников — постоянно надеваешь пульсоксиметр — он показывает нормальные цифры, при этом тебе не хватает воздуха, ты ложишься на живот, ты засыпаешь с мыслью „если я не буду спать на животе, что со мной случится ночью“. Ложишься, засыпаешь, просыпаешься, опять одеваешь пульсоксиметр. Я изолировался на третьем этаже загородного дома с мыслью: смогу ли я спуститься вниз, смогу ли я подняться. При том, что все было нормально. В обычной жизни ты залетаешь на третий этаж, не задумываясь. Здесь, если анализировать, оглядываться назад, то понимаешь, что все хорошо, нормально дышишь, частота дыхательных движений соответствует нормальным показателям, но страх присутствует постоянно. Из симптоматических проблем, которые беспокоили: невероятная мышечная боль, спазмы, ноги скручивало по оси несколько дней. Приходилось пить обезболивающие и жаропонижающие, чтобы немного поспать. Никогда таких ощущений не испытывал во время инфекционных заболеваний».
Старшая медсестра ОГМШ пл. Ленэкспо Александра Новикова: «Запахи»
«Я переболела в первую волну. 25 процентов поражения легких. У меня не было обоняния месяц. Потом стало возвращаться, но не в том запахе, как раньше. Проблема с мясом. Я до сих пор не могу его есть — какое-то извращение вкуса. Я даже запаха не переношу — жарю в маске».
Врач-хирург, инфекционист Андрей Седов: «Страшная слабость»
«Когда я болел, обоняние и вкус не пострадали. Самое запоминающееся — это страшная слабость. Я не мог встать. После болезни, я снова вернулся в Ленэкспо. Но остался страх, ведь я каждый день возвращаюсь домой, у меня семья и я боюсь их заразить».
Проект создан на средства гранта Санкт-Петербурга
