Выставка «Анна Ахматова. Михаил Булгаков. Пятое измерение», открывшаяся в Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме, стала самым ярким художественным проектом посткарантинного Петербурга. Она не приурочена ни к конкретной юбилейной дате, ни к знаковому событию. Но сама стала знаком творческой свободы.
Идея рассказать о судьбах Ахматовой и Булгакова в пространстве Фонтанного дома пришла Леониду Копылову — тогда замдиректора музея по развитию, а ныне эксперту Фонда Потанина. Над воплощением думали около года — как соединить два знаковых для русской литературы имени. И вот: «Пятое измерение» — расширение пространства, свобода творца, даже если он живет в тоталитарном обществе.
В «Поэме без героя» Анны Ахматовой расступаются стены, а время и пространство подчиняются авторской воле, в «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова Коровьев прямо говорит Маргарите: «Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов. Скажу вам более, уважаемая госпожа, до черт знает каких пределов».
Фото: Галина Артеменко
«Раздвинуть пространство до черт знает каких пределов» в музее доверили архитектору Сергею Падалко (архитектурное бюро «Витрувий и сыновья»). Сергей Падалко уже был автором не только входной зоны музея, портрета Ахматовой в арке на Литейном, созданного в стиле сграфито, но и двух выставок — «Иосиф Бродский. Метафора, которая близка» (2017) и «Олег Григорьев. Холодно быть человеком» (2019). Выставки были в том самом зале, в котором ныне «Пятое измерение». Выставки о Бродском и Григорьеве уже преображали и меняли пространство, а для Ахматовой и Булгакова архитектор придумал превратить выставочный зал в символ советского быта — коммунальный коридор огромной «нехорошей квартиры», из которого ведут в комнаты и ниши старые двери. Все двери — подлинные, петербургские, старинные, спасенные от уничтожения молодыми петербуржцами из проекта «Двери с помоек», еще две двери, на которых скульптор Нестор Энгельке вырубил абрисы лиц Ахматовой и Булгакова, а потом обжег — собственность архитектора.
Люди тридцатых — сороковых-пятидесятых, да и многие нынешние, уже постсоветские — знают, что такое коммунальный быт. Но из «нехороших квартир» тридцатых — пятидесятых исчезали бесследно те, кто жил в них. Теперь нам об этом напоминают таблички «Последнего адреса» — и из квартиры 44, где жила Ахматова, так уводили близких ей людей — мужа Николая Пунина, сына Льва Гумилева. И вот этот образ квартиры со множеством дверей, из которых одна опечатана, с тусклым светом лампочек коммунального коридора, со стенами в мелу и в пыли, с протечками и пятнами — этот образ стал художественным решением выставки.
Каждому, кто попадает в пространство «нехорошей квартиры», выдается путеводитель — школьная тетрадка советских времен, такая знакомая, с зеленой обложкой (уникальная ручная работа молодого архитектора, ученика Сергея Падалко Антона Тендитного). И каждый посетитель идет от двери к двери, заглядывает в ниши, вчитывается в тексты и всматривается в предметы. Нет смысла перечислять, что в каждой комнате и каждой нише — лучше увидеть и понять, прочувствовать под звуки «Фауста» Гуно (одно из любимых произведений Булгакова) точки пересечения творчества, отношения к власти, просто пересечения судеб авторов «Поэмы без героя» и «Мастера и Маргариты»: Киев, Москва, Ленинград — первая встреча в квартире Радлова. И уже после смерти Булгакова — в эвакуации, в Ташкенте Ахматова прочтет у Елены Сергеевны машинопись «Мастера и Маргариты» и назовет Булгакова гением.
В пространстве «нехорошей квартиры» — сразу, как входишь за полукруглым старым окном подлинник Амедео Модильяни, тонкий силуэт молодой женщины. Это как воспоминание о другой, ушедшей жизни. Вот в нише протрет Ахматовой работы Николая Тырсы, а вот — тут двери открывать не нужно, просто висит на стене в коммунальном коридоре подлинник недавно ушедшего из жизни Евгения Ухналева — картина под названием «Присутствие». Зная судьбу Ухналева — сына репрессированного, блокадного ребенка и потом лагерника под Воркутой, а потом уже признанного автора — архитектора и главного художника Эрмитажа, автора современного герба России и знаков президентской власти — картина приобретает глубокий символический смысл.
«Ненормальная выставка» — сказала мне одна дама. Потому что очень непривычно: надо вглядываться и вчитываться, светить фонариком в какой-то залитой красным светом комнате, символизирующей «Подвал памяти» — здесь в пятилитровых и трехлитровых стеклянных банках замурованы, законсервированы, скрыты тексты Ахматовой и Булгакова, старые вещи странные вещи, забытые и внезапно всплывающие из недр памяти воспоминания.
«Ненормальная выставка» — наверное, это такая высшая похвала, когда музейщики максимально ушли от привычной организации выставочного пространства, когда подлинные рукописи и предметы из экспозиции и фондов заняли место действительно, в «пятом измерении», нелинейном, сложном.
В одной из комнат — старые фотографии в старых рамах в шпалерной развеске. Эти портреты принесли в музей по просьбе сотрудников петербуржцы. Портреты их родителей, бабушек и дедушек — людей тридцатых-пятидесятых годов. Эта комната — «Пятое измерение» — и сонм ушедших людей, их лица — вокруг стола с рукописным подлинником «Поэмы без героя». Эти люди — современники Ахматовой и Булгакова, не знавшие ни о «Поэме…», ни о романе, но разделившие с их авторами судьбу.
Фото: Галина Артеменко
В «Пятом измерении» — и об отношениях поэта и власти — вечной страшной темы, и о неправедном суде, когда толпа выносит приговор. И о том, что рукописи не горят. Но вот она — подлинная, на время выставки представленная здесь, а не в постоянной экспозиции этажом выше, пепельница — на столе под красным абажуром, в которой Ахматова сжигала стихи. Как писала об этом Лидия Чуковская: «Руки, спичка, пепельница — обряд прекрасный и горестный». А Булгаков, начиная с 1920-х годов, был вынужден жечь свои рукописи: «Печка уже давно стала моей излюбленной редакцией».
«Такой судьбы не было ни у одного поколения, а может быть, не было и такого поколения», — напишет Ахматова потом в одной из своих записных книжек. И на выставке в комнате, ставшей черным кабинетом, на старинном рояле — портреты поколения Ахматовой и Булгакова — поэтов, писателей, художников, друзей и родных, каждому из которых были уготованы свои испытания — аресты, тюрьмы, расстрел, эмиграция.
Выставка в Музее Анны Ахматовой продлится до 11 октября. Возрастное ограничение — 16+.
