Людмиле Владимировне Новиковой 71 год, она недавно выписалась из Госпиталя ветеранов войн, где ее в реанимации спасали от коронавирусной пневмонии. Дома ее ждали младшая дочь и внук. Старшую дочь, Ольгу Новикову, Людмила Владимировна видела в последний раз 25 апреля, когда Ольгу забирала скорая.
Ольга Новикова умерла в реанимации Александровской больницы. Она работала медсестрой в НИИ скорой помощи им Джанелидзе. Заразилась на работе COVID-19. Её мать — Людмила Владимировна уже дома, выписалась. Она рассказала корреспонденту МР7.ру Галине Артёменко о том, что пережила ее семья:
— Я лежала в Госпитале ветеранов войн с двусторонней пневмонией с 27 апреля по 24 мая.
Оля, дочка моя, медсестра из НИИ скорой Джанелидзе, умерла. У моей Оли тоже была двусторонняя вирусная пневмония.
Оля пришла домой с температурой 39 с работы. Там многие заболели. Она ведь ходила с температурой, приходила, принимала душ и падала. Там некому было работать. Но тогда пришла с 39, позвонила на работу, говорит:
«Девочки, перенесите дежурство на два дня, я надеюсь, температуру собью и выйду». Я ей говорю: «С ума сошла что ли, возьми хоть раз больничный!»
В поликлинику, чтобы вызвать для Оли врача, было трудно дозвониться, все время занято, один раз я дозвонилась в пять вечера, а мне сказали, что все вызовы — до двух.
Неотложку я вызвала на пятый день болезни Оли дома, неотложка приехала и вызвала скорую. Скорая приехала и сказала, что они возят только умирающих, потому что все больницы переполнены.
Оля говорит: «Я умираю». Она четыре дня уже не могла ни есть, ни пить. Ее рвало все время. Ее 25 мая увезли в Александровскую больницу. Когда Оля попала в больницу, то еще два дня из больницы с нами разговаривала. Так вот она позвонила и сказала:
«Мама, срочно, госпитализируйся, обещай мне». И я через два дня тоже попала в больницу.
Олю в больнице через два дня увезли в реанимацию. 2 мая она умерла. Девочка такая хорошая была, солнце. Такой характер. Это такая потеря просто, не знаю, как сказать (плачет).
Я думаю, что почти всех можно было бы спасти, если бы вовремя, не затягивать — в больницу. Там по анализу крови следят, если что — меняют антибиотики, там капельницы, кислород. Но надо не затягивать.
А в больницу не попасть, потому что все занято. А кто в больницах и выздоровел, не может выйти оттуда, потому что ответов на мазки нет и нет.
Я вот сдавала 27 апреля, 4, 6, 12, 17, 19 и 22 мая, но ни один ответ не пришел, никакой. Меня с моей соседкой по палате собирались переводить в Ленэкспо — подлеченных и недолеченных, но я не согласилась. Попросилась домой.
Первую неделю, пока я лежала в госпитале, мне давали таблетки, а потом стала плохо дышать. А врач только дежурный, он по экстренным. У них там работа как в аду — не хватает врачей, все переболели, некоторые выйти с больничного не могут, потому что результатов мазков не дождаться, а те, кто работают — работают сутками, живут там.
Когда мне хуже стало, то врач пришла и говорит: «Идите, подышите в коридоре, там есть кислород». Но я один раз только смогла туда дойти, потому что потом уже не могла.
Тогда меня раздели догола, положили на тележку и отвезли в реанимацию, я там шесть дней пролежала. Там кислородом давали дышать, но я еще и сама могла чуть-чуть вдохнуть, там привозили таких, которые совсем дышать не могли. У меня на третий день в реанимации упала температура и на шестой день я из реанимации вышла уже.
Про смерть Оли мне младшая дочка сказала — Надя. Оля умерла 2 мая, в Надин день рождения. Надя мне по телефону сказала. Я на следующий день и попала в реанимацию как раз. Надя у меня инвалид, у нее сыну 12 лет.
Я как узнала, что Оли нету, то решила выжить любой ценой, если бы не это, то и не выжила бы, может быть, потому что состояние мое было очень плохое.
У Оли не осталось никого, она была замужем за работой. Такая фанатичка, любила очень работу, они там все такие придурошные.
Оля в восьмом классе захотела стать медсестрой, я против была, не хотела. Мне знакомые сказали, что надо ей показать такое место, чтобы отбило всякое желание работать медсестрой. И после восьмого класса устроили по знакомству санитаркой в хирургию. Она там поработала и сказала, что точно будет медсестрой. И пошла после школы в медучилище. Не помню, какой номер, это было 27 лет назад.
Мы жили все вместе. Как будем жить без Оли? Она нас всех так поддерживала (плачет, кашляет). Простите, еще закашливаюсь до сих пор. Будем жить, ничего. Подработки какие-нибудь найдем.
Олю сожгли в крематории, урну выдали, но на кладбище мы еще не ездили, потому что сидим дома, не можем выйти. У внука ковид положительный, у Нади ОРВИ, у меня пока нет справки, что отрицательный.
Из администрации города нам звонили, посочувствовали, но трубку Надя брала, я была еще в реанимации. Надя им сказала, что не может узнать, какое у меня состояние. Так они узнали — перезвонили, сказали.
Недавно позвонили с Олиной работы, сказали, что надо документы собрать на компенсацию. Мы сказали, что выйти не можем, так они сами уже будут собирать.
Такое ощущение, что у нас случилась маленькая война, и мы ее проигрываем, потому что оказались не готовы. Если бы люди попадали в больницы вовремя, то многие были бы живы. А то привозят, а они уже синие. Такая бывает холодная ярость, и такое чувство, что сердце вынули.
Простые врачи и санитарки все несут на себе. Одна или две санитарки на 70 человек — памперсы, кормежка лежачих, уборка.
Я не скоро еще восстановлюсь, сейчас голова сильно кружится. У внука спросила, как блогером стать, чтобы рассказать про этот вот все.
