Истории

Концлагерь в центре Петербурга

Военно-медицинский музей в Петербурге открыл в год 75-летия Победы не просто новую постоянную экспозицию, а музей в Музее памяти жертв нацизма. Он будет работать для публики с 29 февраля и только для организованных групп, причем для детей установлено возрастное ограничение 12+. Авторы экспозиции воссоздали атмосферу концлагеря прямо от входа с улицы.

Попасть в Музей памяти жертв нацизма можно, войдя собственно в Военно-медицинский музей, а потом через внутренний выход, попав в обширное пространство двора, где располагаются флигели.

ziga4.jpg

Не найти тот, в котором новый музей, невозможно: перед дверью решили реконструировать вход в нацистский лагерь — со шлагбаумом, характерными надписями по-немецки, по-польски, по-русски, с рядами колючей проволоки и вышкой с муляжом вооруженного охранника-эсэсовца.

Зачем?

Обладая уникальными подлинными материалами — страшными свидетельствами Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, материалами Нюрнбергского процесса, переданными в свое время в Военно-медицинский музей — артефактами такой силы воздействия на эмоции и восприятие человека — зачем-то решили городить в центре Петербурга то, чего здесь никогда не было. Эта реконструкция выглядит, по меньшей мере, странно. Если не сказать абсолютно неуместно.

А можно было дальше не ходить?

Анатолий Будко, директор Военно-медицинского музея рассказал журналистам, что создать музей в музее сотрудников побудила реплика одного из подростков — участников проводимого ВММ квеста «Дорога на Берлин»: мальчик задал вопрос о том, почему Красная армия, достигнув границ СССР, стала продолжать наступление, а не остановилась: «Ведь можно было дальше не ходить!»

«Огромный пробел в образовательной системе — раз подросток задает такой вопрос, — считает Анатолий Будко. — Поэтому мы решили ответить — почему Красная армия пошла в Европу и что такое нацизм».

Мне же думается — то, что подросток задал такой вопрос — свидетельство не забвения и не пробела в образовании, а попытки понять, ведь для нынешних подростков события более чем 75-летней давности — это действительно «очень давно».

Итак, Музей памяти жертв нацизма — это ответ подростку. Пока еще одним небольшим залом, где есть карта нацистских концлагерей в Европе, где приводятся огромные цифры уничтоженных людей — евреев, советских военнопленных, граждан разных стран. Анна Валькович, куратор музея, напоминает, что подсчитать поименно всех жертв невозможно — потому что счет шел вагонами, сотнями тысяч.

Экспонаты музей — это фотографии, сделанные после освобождения нацистских лагерей, рисунки художников, в частности, узника Маутхаузена Семена Подорожного, полосатое лагерное платье узницы Равенсбрюка лейтенанта медицинской службы Валентины Самойловой, попавшей в плен после ранения под Сталинградом. На платье треугольник — винкель красного цвета. Он обозначал военнопленного.

Вот этикетка от банки инсектицида с синильной кислотой «Циклон-Б», которым в газовых камерах лагерей массового уничтожения мучительно удушали людей. Эта этикетка попала в музей в октябре 1944 года из Майданека. В ВММ хранится деревянный ящик с набором цифр-печаток для клеймения — для тех самых лагерных номеров, которые навсегда оставались на руках выживших узников Освенцима. Он был доставлен в 1945 году из Освенцима экспертом-криминалистом Николаем Герасимовым. На Нюрнбергском процессе клеймение людей было признано преступлением против человечности и «военным преступлением, попирающим законы войны».

В фондах музея — подлинная петля для повешения узников из Заксенхаузена, петля фабричного производства. Нацисты применяли особенный способ повешения: вздергивали вверх, совершая работу против направления силы тяжести, поэтому вместо быстрого перелома шейных позвонков и гортани происходило их медленное выламывание из позвоночника…

Выставлены фотографии — свидетельства опытов над живыми людьми: принудительной кастрации, переохлаждения, попыток изменить цвет глаз, сшивания близнецов. Имя Доктора Смерть Йозефа Менгеле известно миллионам, но были и другие медики-садисты, работавшие в лагерях, например, Карла Клауберга.

Жизнь моя приблизилась к преисподней

В коллекции ВММ есть и другие свидетельства — жизни военнопленных медиков, их попыток спасения людей, их противостояния бесчеловечности. Музей памяти жертв нацизма, как поясняет Анатолий Будко, будет расширяться, в частности, обязательно появится рассказ и о военном враче Маргарите Жилинской, начальнике полевого госпиталя 3-го Прибалтийского фронта. После освобождения Освенцима врачи этого госпиталя, и, в частности, сама Маргарита, спасали и спасли 700 выживших заключенных. Есть письмо Польского Красного Креста доктору Жилинской:

«Ваши старания и забота персонала госпиталя о 700 бывших заключенных лагеря служили нам примером самоотверженного и заботливого ухода за больными жертвами нацистского режима».

Маргарита Жилинская после войны жила в Ленинграде, ее архив оказался в ВММ, о ней было рассказано на выставке, состоявшейся в ВММ десять лет назад и посвященной 65-летию начала Нюрнбергского процесса — «Между жизнью и смертью». Тогда же в музее была представлена инсталляция художника Тамары Петушковой со словами 89-го Псалма Давида «…Душа моя преисполнилась страданиями, и жизнь моя приблизилась к преисподней».

ziga3.jpg

Десять лет спустя, открывая уже Музей памяти жертв нацизма, создатели использовали ту же инсталляцию с теми же словами. На выставке «Между жизнью и смертью» десять лет назад музей представлял и одно из самых важнейших свидетельств ужаса холокоста, которое хранится ныне в мире — записи Залмана Градовского, узника Освенцима, работавшего в зондеркоманде лагеря Аушвиц-Биркенау. Градовский прятал свои записи в человеческом пепле, туда же, узники, работавшие в зондеркоманде, прятали монеты разных стран и зубы, вырванные у удушенных газом мертвых — перед отправкой в крематорий узники из зондеркоманды должны были вырвать золотые коронки, серьги из ушей женщин, обрезать волосы — так вот, зубы и монеты в пепле — это свидетельства того, что происходило в лагере, как уничтожили миллион 100 тысяч человек из всех 1 300 000 заключенных.

Всех родных Градовского нацисты уничтожили сразу после селекции в лагере. И он все свои записи, сделанные на идиш, начинает поминальными словами о близких:

Посвящается моей семье, сожженной в Биркенау (Аушвице). Моей жене Соне. Моей матери Сорэ. Моей сестре Эстер-Рохл. Моей [сестре] Либэ. Моему тестю Рефоэлу. Моему шурину Волфу.

Иди сюда, ко мне, человек из свободного мира — мира без оград, — и я расскажу тебе, как […] был обнесен забором и закован в цепи".

Градовский свидетельствует прямо из сердцевины ада. Сам Залман Градовский погиб в октябре 1944 года во время восстания зондеркоманды в Аушвице, когда восставшие, понимая всю обреченность своих действий, все же разрушили один из четырех крематориев лагеря. Как попали два из трех найденных в пепле Аушвица-Биркенау текста Залмана Градовского в ВММ? Немецкую фляжку, по-польски «менажку», нашел в феврале 1945 года в пепле Шломо Драгон — выживший бывший узник Освенцима, тоже из зондеркомманды, знавший Градовского и знавший о его записях и предположительно — месте, где они могут быть зарыты. Исследователь Павел Полян приводит протокол передачи фляги советским экспертам:

«При осмотре установлено:

Фляга алюминиевая широкогорлая, немецкого образца, длиной 18 см, шириной 10 см. Горлышко в диаметре 5 см. Фляга закрыта алюминиевой завинчивающейся крышкой, внутри которой имеется резиновая прокладка. На одном боку фляга имеет вмятину и небольшое отверстие, через которое во фляге виден сверток бумаги.

При открытии фляги через горлышко извлечь содержимое не представилось возможным. С целью извлечения содержимого фляга была рассечена и содержимое извлечено".

Дорогой находчик, ищите везде!

ziga2.jpg

Как вещдок фляжка попала в фонды музея приблизительно в 1948 году и пролежала тут четверть века. О переводе текстов Градовского, о судьбе его текстов и сами тексты можно прочесть в Интернете — все доступно, да и корпус свидетельств, извлеченных из пепла, уже опубликован в России — это книга «В сердцевине ада». Одна из частей свидетельств Градовского хранится в Яд ва-Шем — так сложилась судьба. А в Петербурге — рассказ о начале пути в ад и финальная часть — «Письмо потомкам», ее можно увидеть в экспозиции рядом с искореженной фляжкой:

«Я хотел оставить это на память для будущего мирного мира, чтобы он знал, что здесь происходило. Я закопал это в яму с пеплом, как в самое надежное место, где, наверное, будут вестись раскопки, чтобы найти следы миллионов погибших. Но в последнее время они начали заметать следы, и они распорядились, чтобы пепел мелко размололи, вывезли к Висле и пустили по течению.

Дорогой находчик, ищите везде! На каждом клочке площади. Там лежат десятки моих и других документов, которые прольют свет на все, что здесь происходило и случилось.

Также зубов здесь много закопано. Это мы, рабочие команды, нарочно рассыпали, сколько только можно было, по площади, чтобы мир нашел живые следы миллионов убитых. Мы сами не надеемся дожить до момента свободы. Несмотря на хорошие известия, которые прорываются к нам, мы видим, что мир дает варварам возможность широкой рукой уничтожать и вырывать с корнем остатки еврейского народа.

Складывается впечатление, что союзные государства, победители мира, косвенно довольны нашей страшной участью. Перед нашими глазами погибают теперь десятки тысяч евреев из Чехии и Словакии. Евреи эти, наверное, могли бы достигнуть свободы. Где только приближается опасность для варваров, что они должны будут уйти, там они забирают остатки еще оставшихся и привозят их в Биркенау— Освенцим или Штутгоф около Данцига — по сведениям от людей, которые также оттуда прибывают к нам.

Мы, «Sonderkommando», уже давно хотели кончить с нашей страшной работой, вынужденной ужасом смерти. Мы хотели сделать большое дело. Но люди из лагеря, часть евреев, русских и поляков, всеми силами сдерживали нас и принудили нас отложить срок восстания. День близок — может быть, сегодня или завтра. Я пишу эти строки в момент величайшей опасности и возбуждения. Пусть будущее вынесет нам приговор на основании моих записок и пусть мир видит в них каплю, минимум того страшного трагического света смерти, в котором мы жили.

Биркенау—Освенцим
6. 9. 1944 г.
Залман Градовский"

Символично, что в Петербурге — городе, пережившем нацистскую блокаду, потерявшем более миллиона своих жителей, хранятся два великих артефакта войны и трагедии — лаконичный дневник Тани Савичевой и куда менее известный текст Залмана Градовского, напоминающий тесты ветхозаветных пророков.

share
print