В фондах Военно-медицинского музея Петербурга хранится редкая книга, выпущенная в свет издательством «Медгиз» в 1947 году — «Алиментарная дистрофия в блокированном Ленинграде». Этот сборник статей как бы подводил итог огромной работы, которую в течение Великой Отечественной войны проводили ленинградские врачи в борьбе со страшной болезнью. Инициатором издания, которое начали готовить задолго до Победы, был доктор с мировым именем, академик Михаил Васильевич Черноруцкий. В скором времени со дня его рождения исполняется 140 лет. Мы говорили об этом легендарном человеке, труде ленинградских врачей в годы блокады в невероятно сложных условиях с научным сотрудником ВММ Никитой Алтуховым.
Михаил Черноруцкий. Фото: Архивный комитет Петербурга
— В медицинских справочниках многочисленные заслуги Михаила Черноруцкого перечисляются кратко, а о военной поре сказано одним предложением — «в период блокады Ленинграда занимался вопросами организации здравоохранения». Что стоит за этими словами?
— Уже в начале 1920-х Михаил Васильевич Черноруцкий был профессором кафедры диагностики, а с 1923-го стал заведовать кафедрой госпитальной терапии 1-го Петроградского (Ленинградского) медицинского института (сегодня это Первый Санкт-Петербургский государственный медицинский университет имени И. П. Павлова). Руководил кафедрой практически до самого последнего своего дня. Он автор 90 научных трудов, многие из них актуальны и сегодня. Но в особом ряду стоят работы времени Великой Отечественной войны.
Всю блокаду Михаил Черноруцкий находился в Ленинграде. Дневал и ночевал в своём рабочем кабинете. Успевал не только консультировать больных сразу в четырёх городских госпиталях, но и заниматься научными исследованиями.
Михаил Васильевич был награждён двумя орденами Ленина, но, как и многие пережившие блокаду, главными наградами считал медали «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Экспонаты Военно-медицинского музея. Фото: предоставлено музеем
Весной 1943 года на базе Института при Ленгорздравотделе были созданы два комитета — по изучению алиментарной дистрофии и гипертонической болезни. Возглавили их Михаил Черноруцкий и Давид Гротэль. В комитет по изучению алиментарной дистрофии вошли замечательные врачи, профессоры Владимир Гаршин, Александр Тур, Симон Рысс и другие.
Медики начали продумывать лечение, изучать этиологию (происхождение — ред.), патогенез (механизм возникновения и проявления -ред.), диагностику алиментарной дистрофии, этой тяжёлой формы белково-энергетической недостаточности, сразу же, как только появились первые больные. Под влиянием экстремальных факторов дистрофия в Ленинграде во время блокады приобрела нетипичное течение, нужно было реагировать и принимать решения сразу же. Поначалу медики даже не могли понять, что за болезнь поражала и молодых, и пожилых. Но уже совсем скоро врачам всё стало понятно…
Как мы знаем, признаки заболевания алиментарной дистрофией у взрослых и детей начали проявляться уже через несколько недель после начала первой блокадной осени.
К ноябрю 1941 года недуг поразил около 20% от общего числа жителей. К началу декабря на городскую станцию скорой помощи начали поступать до полусотни звонков в день — люди сообщали диспетчеру, что «вот человек упал на улице и не может встать». К середине месяца на станцию звонили с подобными заявлениями уже как минимум 200 раз в день или даже больше. Чаще всего прибывшие бригады фиксировали смерть. Позже на такие вызовы возможности выезжать уже не было.
К 1942 году диагноз «алиментарная дистрофия» той или иной степени имели более 80% ленинградцев, и это стало главной причиной смерти тысяч человек.
Михаил Черноруцкий писал, что до Великой Отечественной войны в Советском Союзе алиментарное истощение почти не изучалось и научной базы не имелось, хотя в годы Гражданской войны Петроград переживал голодные времена. Эту тему исследовали немецкие учёные на опыте Первой мировой войны. Вот такой парадокс: наши специалисты опирались на информацию и данные исследований своих германских коллег. Но, как утверждал Михаил Васильевич в одной из статей, в Ленинграде были иные — особенные условия и беспрецедентный уровень стресса, влияющий на течение болезни.
«Блокада стала страшным социальным экспериментом», — говорил Михаил Черноруцкий.
Во всей остроте в те дни встал вопрос, как остановить процесс разрушения белков организма человека и как восстановить его имеющимися средствами. При этом нужно было учитывать, что каждый конкретный случай индивидуален, значит, необходим разный подход к больным.
Никита Алтухов. Фото: Военно-медицинский музей
— В своих блокадных воспоминаниях ленинградский доктор Фёдор Грачёв писал о том, как специалисты ломали головы над проблемой: «Никто из нас толком не знал, как надо лечить дистрофиков. Ведь в мирное время не приходилось встречаться с такой болезнью. "Хлебушка им побольше да супа — вот и всё лечение!" — говорили санитарки. Так думали не только санитарки…»
— Самая суровая первая блокадная зима показала, что все заболевшие по-разному переносили истощение: одни отличались чрезмерной нервозностью, повышенной раздражительностью. И готовы были есть без остановки. Некоторые, напротив, отказывались от еды и пребывали в полусонном состоянии. Лечение было нелёгким, требовало терпения, ведь накормить больного дистрофией очень сложно, потому что его организм зачастую уже не мог усваивать пищу.
В созданные в Ленинграде специальные лечебные учреждения помещали не всех больных. Все зависело от степени болезни. Пациентам с первой и второй степенью разрешали дополнительные выходные, им выдавали листы нетрудоспособности, они получали право не выходить на дополнительные дежурства. В стационары помещали ленинградцев уже с третьей степенью. Благодаря стационарам были спасены очень многие жители города, о чём они писали в дневниках и воспоминаниях.
Вместе с медикаментозной терапией была разработана диета, она заключалась в особых правилах кормления — принимать пищу больным предписывалось исключительно маленькими порциями. Эту спасительную методику кормления по шесть раз в день разработал известный советский невропатолог и нейрофизиолог, доктор медицинских наук Александр Долин, обратившись к трудам нашего знаменитого физиолога Ивана Павлова.
Фото: Олег Золото / MR7
В 1942 году Ленинградский Горздравотдел ввёл новую должность главного педиатра города. Им назначили профессора Александра Тура. Александру Фёдоровичу вместе с командой врачей нужно было придумать, как накормить детей всего города. Специалисты бросили силы на разработку новых смесей для грудничков и детей раннего возраста. Начали применяться различные заменители и вещества, которые раньше не использовались — дрожжевой суп, соя, восстановленное растительное масло из олифы.
Спасший тысячи детей Александр Тур потерял летом 1942 года отца, а уже после снятия блокады — мать. В минувшем сентябре со дня рождения академика Тура исполнилось 130 лет.
Изучая историю блокадной медицины, я поражался тому, как в окружённый город всё же умудрялись завозить галеты, яичный порошок, какао, красное вино и другие считающиеся деликатесами продукты, которые распределялись именно по стационарам, где лечили самых тяжёлых и ослабленных больных.
Известен случай, когда умирающий от истощения красноармеец, который мог пить только кисель, как-то произнёс: «Вот если бы мне дали шашлыка, я бы начал есть и встал на ноги». Врачи дошли до самых верхов власти и выпросили кусочек баранины для безнадёжного пациента. К изумлению медиков, капитан Арутюн Давтян воспрял, восстановился и прошёл потом всю войну, вспоминая с благодарностью тот блокадный шашлык и врачей…
Экспонаты музея обороны и блокады Ленинграда. Фото: Елена Скородумова
— Медицинские работники совершали свой подвиг, как и другие ленинградцы…
— В своих воспоминаниях Михаил Черноруцкий писал о том времени: «Малочисленные, изнуренные недоеданием и обремененные тяжелой физической работой сотрудники клиники, по состоянию своего здоровья мало чем отличавшиеся от обслуживаемых ими больных и время от времени по очереди занимавшие их места, продолжали мужественно бороться за жизнь доверившихся им больных, в буквальном смысле слова "отдавая живот свой за други своя"».
Паёк медиков ведь был ненамного лучше, чем у обычных горожан, и они тоже болели дистрофией.
В столовых, надо отметить, даже следили, чтобы врачи, медсёстры и санитарки съедали всё сами, а не оставляли кусочки хлеба или другой еды для своих родных.
В воспоминаниях можно встретить описания, как сотрудники госпиталей тяжело переносили немыслимые нагрузки, голод и менялись в считанные дни — их глаза тускнели, начинали резко выпирать скулы, утрачивали подвижность лицевые мышцы. И появлялись неизменные спутники дистрофии: быстрая утомляемость, вялость, скованность в движениях, раздражительность, сонливость.
— В один из блокадных дней Ольга Берггольц записала в своём дневнике: «Теперь запрещено слово "дистрофия" — смерть происходит от других причин, но не от голода. О, подлецы, подлецы!» Никита Юрьевич, почему замалчивалась эта тема?
— Власти пытались, как мы знаем, скрывать всю трагичность ситуации, за кольцом блокады не все представляли себе масштаб бедствия, которое терпит Ленинград. Но внутри города уже с конца ноября 1941 года диагноз «алиментарная дистрофия» стал массовым, врачи, как я говорил выше, выдавали справки, больничные листы.
Медики города смогли собрать и обобщить уникальный фактический материал, не имеющий аналогов в мире — в одном из отчётов о работе Комитета по изучению алиментарной дистрофии сказано, что с 1943 по 1944 годы было опубликовано по этой теме не менее 250 научных работ. Но недостаточно полно, по мнению членов комитета, были освещены некоторые аспекты — такие, как затяжное течение болезни, дистрофия в старческом возрасте и другие.
В 1943 году в Ленинграде сняли документальный фильм «Алиментарные дистрофии и авитаминозы», предназначенный исключительно для медицинских работников. Этот убийственный документ времени стал, как известно, достоянием общественности совсем недавно.
Кадр из фильма «Алиментарные дистрофии и авитаминозы», 1943 год.
Сегодня существуют две версии того, кто был заказчиком картины. По одной из них, инициатор съемок — комитет по изучению алиментарной дистрофии, возглавляемый академиком Михаилом Черноруцким. По второму предположению, заказчиком стал Народный комиссариат здравоохранения СССР.
В фильме звучат бесстрастные пояснения о течении дистрофии у мужчин и женщин, в том числе взятые из уже написанной к тому времени научной работы Михаила Васильевича: «Женщины на момент начала недоедания обычно имеют более благоприятную, если можно так сказать, форму: во внутреннем "депо" женского организма содержится больше питательных веществ, жира. Поэтому на момент начала дистрофии, действительно, большинство женщин оказались в гораздо более выгодном положении, чем мужчины».
После войны был открыт институт питания, активные исследования по теме велись до начала 1950-х. Ещё в начале 1960-х доктора Ленинграда писали в историях болезни, пережил или не пережил пациент блокаду.
Кадр из фильма «Алиментарные дистрофии и авитаминозы», 1943 год.
Современные учёные убеждены, что при блокадном питании теоретически должны были погибнуть в течение двух месяцев все жители Ленинграда. Немецкий профессор Вильгельм Цигельмайер даже сделал математические расчёты, когда вымрут все ленинградцы, учитывая паёк в первую блокадную зиму, составлявший от 400 до 1000 килокалорий, в то время как среднему человеку необходимо как минимум 2500 килокалорий в сутки. После окончания войны Цигельмайер не скрывал удивления и говорил: «Я всё-таки старый пищевик. Я не понимаю, что за чудо у вас там произошло?» Этот заместитель интенданта вермахта упоминается в «Блокадной книге» Даниила Гранина и Алеся Адамовича.
Наши же врачи считали, что жизнь в людях поддерживалась во многом с помощью силы духа, которая и по сей день остаётся непостижимой.
Михаил Васильевич Черноруцкий родился 25 ноября (7 декабря) 1884 года в селе Мелеуз Стерлитамакского уезда Уфимской губернии.
В 1908 году окончил Военно-медицинскую академию в Петербурге. Был лучшим из выпускников, удостоенным премии И. Буша. Имя Михаила Черноруцкого было занесено на доску с именами отличившихся выпускников академии.
Там же начал работать — на кафедре госпитальной терапии, одновременно трудился в Институте экспериментальной медицины в лаборатории биологической химии у профессора Надежды Зибер-Шумовой до её смерти в 1916 году.
Во время Первой Мировой войны служил в военно-полевых госпиталях.
Был председателем правления ленинградского Терапевтического общества имени С. П. Боткина и Ревматологического общества, членом президиума Всесоюзного комитета по изучению ревматизма, членом Ученого медицинского совета Министерства здравоохранения РСФСР.
В 1945 году был избран действительным членом Академии медицинских наук СССР и удостоен почетного звания заслуженный деятель науки РСФСР.
Долгие годы работал в Санкт-Петербургском государственном медицинском университете имени И.П. Павлова. С декабря 1948 года по совместительству трудился заведующим клинико-физиологическим отделом Института физиологии центральной нервной системы Академии медицинских наук СССР.
Умер в 1957 году. Похоронен на Серафимовском кладбище в Петербурге. На здании клиники Первого меда в память о враче и учёном установлена мемориальная доска.
Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга.
