Мама погибла, брат ранен под Бахмутом. Мундеп родом из Украины рассказала, каково ей продолжать жить и работать в Петербурге

«До 2014 года я старалась приезжать в родную, любимую Украину каждый год»

— Я родилась в советской Украине, в городе Кривой Рог Днепропетровской области. Я жила там до своих семи лет. Мои папа и мама — украинцы. Папа работал шахтёром, и однажды его отправили на север тогда ещё СССР, в Мурманскую область — заниматься горной разработкой. Это были 1970-е годы. Мы с мамой поехали вместе с ним и успели пожить в разных городах: Ковдор, Оленегорск.

Лето мы с братом проводили в Украине. Нас отправляли в гости к бабушке, там же я проводила время в детском лагере в Херсонской области. Самые лучшие мои воспоминания.

Я закончила школу в Оленегорске. В 16 лет переехала в Ленинград, поступила здесь учиться на бухгалтера-финансиста. Работала, вышла замуж, родила сына. Брат тоже осел в Ленинграде, отслужил здесь в армии.

Родители жили на севере, пока не распался Советский Союз — до 1993 года. Всё это время в Украине у них стояли забронированные квартиры (в советское время не было частной собственности, все квартиры были государственными, бронь помогала сохранить жильё за людьми, которые уехали работать на Кольский полуостров, в Арктику и т. п. — ред.), где жили их родители, мои бабушки и дедушки. Во время распада каждая республика сказала: либо вы возвращаетесь, либо мы национализируем вашу недвижимость. Пришлось вернуться на территорию Украины, тем более что настало время ухаживать за своими стариками. И, конечно же, чтобы иметь полные права, быть гражданами этой страны, они получили местное гражданство. У меня украинского гражданства никогда не было.

До 2014 года я старалась приезжать в родную, любимую Украину каждый год. Мы ездили вместе с сыном к бабушке. Когда он был маленький — чаще, как повзрослел — пореже.

Мне кажется, украинские города тогда ничем не отличались от российских, особенно небольшие вроде Кривого Рога. Повсюду было то, что можно назвать «совком». Но в Кривом Роге всё для меня родное, каждый полевой цветочек — как можно это не любить?

В последний раз в Украине я была в 2013 году.

«Я тогда подумала: если эти люди придут в Крым, то местным жизнь мёдом не покажется»

— События 2014 года не были таким сильным потрясением для меня, как начало «специальной военной операции» в 2022-м. Да, тогда начался вооружённый конфликт на Донбассе, был присоединён Крым.

На тот момент я уже была человеком, погруженным в политику как активист. Как бы то ни было, я знала, что в Украине есть коррупция, и понимала, что такое российская коррупция. Я тогда подумала: если сейчас эти люди придут в Крым со своими московскими правилами, то местным жизнь мёдом не покажется, будет передел сфер влияния, насаждение новых правил игры. А что происходит на Донбассе — я тогда не совсем понимала, честно говоря.

«Места моего детства сейчас под бомбёжками»

— До 2022 года я даже не могла представить, что я в один миг потеряю свою родину. 24 февраля жизнь дала крен, трещину, остановилась. С этого дня я как будто накрыта медным куполом или саркофагом. Я не хочу ни с кем общаться, меня не радуют праздники, мне не хочется проводить время в шумных компаниях. Мы с друзьями всё же собираемся в честь дней рождения, но я не могу веселиться. Как можно танцевать, когда в Украине гибнут люди, семьи лишаются своих домов?!

Места моего детства сейчас под бомбёжками. В мой родной дом пока не попадало, но попадало рядом. Возьмём для сравнения Петроградский район: ты можешь сидеть на улице Лизы Чайкиной, а, представь, бомба падает на площади Льва Толстого. Ударная волна распространяется далеко, у людей окна вылетают. Так вот в Кривом Роге бомбили район, где жила моя бабушка.

Дамба в нашем городе была подорвана, случился масштабный разлив воды. Моя мама жила на второй линии от реки, там красивые двухэтажные дореволюционные дома с колоннами. До маминой улицы вода не дошла, но улицы ниже оказались в зоне подтопления, людей эвакуировали. Был затоплен парк, прекрасный, с колоннами сталинский ампир, лодочная станция, где мы ещё детьми катались вместе с родителями.

Есть ещё остров Джарылгач в Чёрном море: там нет деревьев, зато много ракушек, а у берегов моллюски, дельфины. Это был украинский национальный природный парк. Когда мы были детьми, нас возили туда на катерах на экскурсии от детских лагерей. Так вот после начала боевых действий остров заняли военные и сделали насыпь от материковой части. Это нарушило всю экосистему. Мы обсуждали Джарылгач с одной подругой родом из Украины и плакали.

Родственники мои, у кого есть маленькие дети, во время воздушной тревоги по ночам запираются с детьми в туалете и сидят там (есть правило «двух стен», которые должны отделять человека от окон во время бомбардировки, это повышает шансы спастись — ред.).

Мой двоюродный брат пострадал в этих боевых действиях. Ему сейчас 50 лет — прекрасный мужчина, высокий, инструктор йоги, веган, проповедует вселенское добро и справедливость. Весной 2023 был тяжело ранен под Бахмутом. Ему повредило ноги и руки, перебиты нервы. Аппарат Илизарова был на руке: после ранения она болталась, как плеть. Осколок остался в ноге, задеты нервы. Сейчас брат проходит курс реабилитации. Сила духа, йоговские практики — я думаю, он справится со всем.

«Когда в районе разорвался снаряд, у мамы остановилось сердце»

— В 2022 году выяснилось, что моя мама больна раком. Она в этом не хотела никому признаваться. Худела на глазах. Я узнала о болезни от родственников, её близких, кто помогали ей.

До начала этих трагических событий она каждый год приезжала в Петербург и жила здесь по два-три месяца летом. Но переезжать сюда она не собиралась.

Когда я узнала о её болезни, уже шли военные действия, и я рвалась туда, к ней, всеми силами, я хотела её увидеть. Но попасть в Украину для меня уже было абсолютно невозможно. Я смотрела карты, искала варианты, как мне заехать законно и незаконно: через Приднестровье, через окольные пути с проводником. Я уже обращалась всюду, куда могла: помогите мне, моя мама больна, она одна, ей некому помочь. Я собрала все документы. Мне ответили в таком духе: «Даже если мы и сможем тебя пропустить сюда, мы не знаем, как ты будешь выезжать обратно, так что подумай 150 раз, стоит ли тебе сюда ехать».

В октябре 2022 мама умерла. В тот период бомбили Кривой Рог неоднократно. И в один из таких дней, когда в районе разорвался снаряд, у мамы остановилось сердце. Может быть, и страх, и стресс повлиял, плюс общее состояние здоровья. Мама была человеком, который очень переживал из-за этих боевых действий. Она буквально выходила на балкон, поднимала руки: «Боже, остановите это!» Я считаю, в один момент её сердце просто не выдержало. Её похоронили папина сестра, ей тоже скоро 80 лет, мои двоюродные сёстры, мамина подруга.

Страшная трагедия, что мы, украинцы из России, не можем побыть со своими родителями в последние дни их жизни, не можем приехать их похоронить, вступить в наследство. Я не могу унаследовать квартиру там, где мы с братом родились, где счастливое детство у нас прошло. Квартиру пришлось оформить на доверенное лицо, на близкую мамину подругу.

Я не могу приехать на годовщину, не могу забрать семейные реликвии, фотографии, которые мама собирала, там ещё фотографии прабабушки. А это память, история, близкие, милые моему сердцу вещи.

«На материалах в суд было написано "дискриминация армии"»

— Меня из-за моей пацифистской позиции уже привлекали к административной ответственности в России — по статье о «дискредитации армии» (ст. 20.3.3 КоАП РФ). Я в апреле 2022 опубликовала в ВК фотографии результатов бомбежки. Написала своё мнение об этом, риторический вопрос. В результате в июле того же года на меня возбудили дело по чьему-то доносу, рассматривали в Василеостровском районном суде. В деле было четыре эпизода — четыре поста с фотографиями. Потом на меня написали ещё как минимум один донос, была проверка, но новое дело не завели. В итоге мне назначили штраф 30 тысяч рублей за дискредитацию армии. Хотя я считаю, что в моих постах об армии не говорилось ни слова.

Самое нелепое, что в переданных на нас материалах в суд было написано: «дискриминация армии»! Люди даже не различают «дискредитацию» и «дискриминацию», абсурд. Хорошо ещё, что в суде не прозвучало. В общем, теперь я «враг народа». Но пока легко отделалась.

«С начала боевых действий я как будто не вижу города»

— Я не знаю, буду ли я жить в России в старости, потому что очень хочется спокойного будущего. Петербург — обожаемый мною город, исхоженный вдоль и поперёк. Но с начала боевых действий я иду и как будто не вижу города. Я не хочу ни культурной жизни, ни прогулок — ничто не доставляет мне радости.

Я живу на два дома: Васильевский остров и Петроградка. Раньше я много времени проводила у Петропавловской крепости, любовалась на Зимний дворец, на стрелку. Сейчас я туда не хожу. Я не могу видеть этих довольных, радующихся людей. Чему они все радуются?

Я не могу, у меня траур. Траур по маме, по родным местам, по всем погибшим людям, по тем, кто страдает.

Хорошо, что ещё есть дом в деревне в Ленобласти, я уезжаю — а там лютики, цветочки, огород, можно копать, сажать, полоть. Там мне легче.

«Сказал: "Вали на свою Украину, хохлуха, вы все фашисты". И расцарапал мою машину»

— Летом я много времени провожу на даче. У нас с мужем есть участок в Кузёмкинском сельском поселении, это в Кингисеппском районе Ленобласти. Мы купили его лет 20 назад, строимся там лет семь.

К сожалению, в этом селе есть человек, который меня ненавидит, он местный муниципальный депутат. И сейчас он стал использовать национальный вопрос в конфликтах со мной. Однажды сказал мне: «Вали на свою Украину, хохлуха, вы все фашисты». И после этого у меня на глазах расцарапал мою машину. Мы вызвали полицию.

Я думаю, он ненавидит меня из-за моего экоактивизма, зоозащиты, в целом гражданского неравнодушия. Я уличала его в неблаговидных поступках по отношению к жителям деревни, к природе, в захвате земель, вырубке деревьев. Естественно, ему не понравилось, что какие-то понаехавшие городские диктуют ему, что делать. Теперь пытается мелко пакостить и провоцировать.

Интересно, что даже в Кузёмкинском есть украинское сообщество. Много полукровок и украинцев по происхождению — во всей России их много, я считаю. Они переживают, замкнулись, многие на таблетках успокоительных. Мы нашли друг друга, стараемся поддерживать, успокаивать, присылаем сердечки, и многие пишут о том, что хорошо у нас есть хотя бы 10-15 человек, с кем мы можем откровенно поговорить, не боясь доноса.

«У меня была наивная надежда, что муниципальные депутаты могут многое»

— Я депутат МО «Гавань» по итогам выборов 2019-го. Я не шла к этому специально, просто давно занимаюсь градозащитой, защитой парков, зоозащитой, пытаюсь решать проблемы в области ЖКХ, выступаю против несправедливости. Все активные люди пересекаются на каких-то акциях, так я познакомилась с Нэлли Вавилиной (сейчас она глава МО «Гавань» — ред.). Она предложила мне вместе идти на выборы, говорит: «Я собираю команду, пойдём со мной, раз ты живёшь тоже в Гавани?» Я отвечаю: «Давай попробуем».

Тогда у меня была наивная надежда, что муниципальные депутаты могут многое. Эта иллюзия развеялась, сейчас я так не думаю. Но назвался груздем — полезай в кузов. Полезла я в этот кузов.

Я выдвинулась и прошла в совет от «Справедливой России». По мере сил своих первые три года я очень активно работала как депутат.

Я почти всё своё время тратила на встречи с людьми, написание писем, бегала по кабинетам.

После начала боевых действий моя активность спала. Конечно, я не пропускаю совет депутатов, но кидаться по первому зову, когда меня приглашают лазить по затопленным фекалиями подвалам или бегать писать какие-то письма — я уже не стану. Я не вижу в этом смысла, потому что многие люди дальше затопленного подвала своего дома ничего не видят. Разве я должна своими действиями подменять функции управляющей компании и других органов власти? Нет.

В депутатской работе для меня всегда была важной целью зоозащита. И, как мне кажется, я пробила создание собачьей площадки у нас в муниципалитете. Весной губернатор объявил, что появятся новые площадки для выгула. И среди адресов — Средний проспект, 91. Это место, которое я нашла. Я долго убеждала администрацию нашего района в том, что лучше места не найти, мы пришли к консенсусу, всё согласовали, проект утверждён.

Ещё один важный вопрос, которым я занимаюсь — это борьба с пустующими железными гаражами, которые стоят по два-три рядом с домами. Я считаю, что неиспользуемые гаражи необходимо снести и организовать вместо них парковочные места. Два гаража — это три машиноместа. Я постараюсь до конца своего депутатского срока дожать этот вопрос.

Как депутат я освободила для людей участок земли рядом с музеем подводной лодки «Народоволец». Однажды там нелегально огородили место, где раньше могли ходить люди. Мы с мужем три года писали в разные ведомства, в результате в ситуацию вмешалась Государственная административно-техническая инспекция. Музей отодвинул свой забор к законной границе, и теперь участок земли снова общедоступен для горожан: люди могут гулять там, в том числе с собаками. Это маленькое дело, которое никому даже не видно, я думаю.

Много и рутинных депутатских дел, о которых даже неловко говорить, потому что они очень частные: соцработника выбить для человека, помочь сделать пандус в парадной и тому подобное.

«Прихожу и залечиваю душевные пробоины»

— Я хожу слушателем на некоторые суды, потому что считаю, что это важно. Мы приходим, и подсудимый чувствует, что он не один, что его судьба небезразлична. В то же время мы с другими слушателями поддерживаем друг друга, лично я получаю удовольствие от энергетического обмена с единомышленниками. Я прихожу и залечиваю свои душевные пробоины.

Посещаю в основном суды Саши Скочиленко (обвиняемая в «фейках об армии», ст. 207.3 УК РФ) по одной простой причине — Василеостровский районный суд находится недалеко от моего дома. Иногда даже отказываюсь от важных дел в тот день, когда суд у Саши. И её, и меня многое с Украиной связывает, мы близки по духу — конечно, я хочу поддерживать её. Очень уважаю Дмитрия Скурихина (осуждённый за «дискредитацию армии»), он свой магазин в Ленобласти расписал призывами к миру и свободе, не пожалел.

«Мы лишены голоса»

— У меня такое ощущение, что нас, украинцев с российским гражданством, не хотят видеть, не хотят слышать, не желают учитывать наши интересы и нашу боль. Мы вычеркнуты из повестки нашей страны. Нет даже речи о зелёном гуманитарном коридоре, который позволил бы в экстренных ситуациях видеться родственникам по разные стороны границ. Нет речи о психологической помощи украинцам в России. Хотя мы такие же граждане страны, мы платим налоги и вносим свой вклад в общее будущее.

Я не могу видеть, как вынуждены воевать между собой не только русские и украинцы, но и украинцы из России с украинцами по ту сторону границ. Повестки в России приходят украинцам, детям и внукам украинцев — это уму непостижимо.

Мы лишены голоса, мы даже не имеем права говорить о своей боли, об опыте наших близких и родственников —

Просто говорить нам: «Валите из страны» — это не выход. Есть украинцы, которые родились здесь или прожили практически всю жизнь — я в их числе. И мы сами решаем, где нам жить. А кто-то, может, и хотел бы уехать, да не имеет возможностей.

Я не верю политикам, которые так много говорят о семейных ценностях, традициях и большой многонациональной стране. Было бы здорово, если бы действительно все семьи получали поддержку и защиту, а народы России были равны и чувствовали представленность своих интересов.

*Участница движения «Мягкая сила», признанного иностранным агентом Минюстом РФ.