«Просто красивые буквы — это не моё»

— Расскажи немного про себя. Откуда ты и с чего началось твоё занятие стрит-артом?

— Я родился в Новокузнецке в Кемеровской области. Это Кузбасс, регион с очень плохой экологией. Но последние 20 лет я живу в Петербурге. Непосредственно стрит-артом я занимаюсь года с 2019, а так всё больше фото, видео. В Новокузнецке я ходил в изостудию, это как художественная школа, но с одним мастером. Чем-то похоже на практику в средневековье: мы там рисовали акварелью, лепили из глины, занимались всем понемногу. Но вот рисунок классический у меня очень плохо получался. Поэтому в своём творчестве я использую цифровой коллаж.

— То есть ты начинал не так, как многие уличные художники, с тегов на стенах и покрытия разных объектов граффити?

— Я с детства любил тяжёлую музыку, а вот хип-хоп культуру — не очень. Поэтому теги и граффити в классическом смысле мне были не интересны. Мне нравятся чуть более осмысленные ребята. Ребята с миссией. Тот же Бэнкси.

— Хорошо, а как бы ты мог охарактеризовать свой стиль?

— Я думал насчёт этого. И мне кажется, что у меня нет стиля. Я считаю себя кем-то вроде современного художника. То есть, когда сам навык рисования не на первом месте, особенно когда есть нейросеть и она рисует лучше. А вот идея очень важна. Я как христианин хочу проповедовать любовь. То есть я, наверное, скорее миссионер, чем художник. Стиль — это ведь способ донесения.

— А как вообще получилось, что ты, живя в Новокузнецке, пришел к Протестантской церкви?

— Это было давно. Ещё в 1990-е, когда мне было лет 13, мне дали брошюру с изображением окровавленного Христа. Мама увидела это и решила посмотреть, куда это её сына заманивают. В первый раз мы пошли в церковь вместе. Нам понравилось, и мы стали регулярно посещать службы. Меня тогда зацепило то, что проповедь была мне понятна, все это живое общение после церкви, общинность.

— Тема христианства, как мне кажется, ключевая в твоём творчестве. На улицах Петербурга встречаются фрески Кирилла Ведерникова, библейские сюжеты широко использует художник Максим Дёмин. Но, на мой взгляд, это такая попытка вынести эти сюжеты за пределы храма. Ты же вписываешь христианство в контекст современных проблем.

— Про Кирилла Ведерникова и Максима Дёмина: я люблю их обоих! Они очень крутые и разные! Я как-то консультировался с одной крутой кураторкой. И мы пришли к тому, что есть два пути. Делать христианское искусство, типа того, что делает Максим (Дёмин), или делать современное искусство и использовать или не использовать христианские символы, но нести при этом какой-то месседж. Я выбрал второй путь, потому что я вижу, что христианское искусство — прежде всего для христиан, для церкви. Мне же хочется идти дальше. Это, знаешь, как проповедовать в церкви. Это нормально, но рассказывать о Боге каким-нибудь простым рыбакам лучше. Ох, погубят меня эти аналогии.

«Прости им, ибо не ведают, что творят»

— Год назад в протестантскую Страстную пятницу в Кузбассе около Прокопьевска ты сделал работу, которая привлекла внимание многих местных СМИ. Это был большой угольный крест. Расскажи, как появилась идея и как реагировали окружающие в прошлый раз?

— Начну с начала. Тема экологии для меня очень важна. Она даже личная. У меня папа умер от рака в 50 лет. Как и многие жители Новокузнецка. А дядя чуть не погиб на шахте. Уголь — это благословение и проклятие Кузбасса. Вроде и работа есть, но риск погибнуть, если работаешь на шахте, очень большой. Как и риск заболеть, если просто живешь в регионе. Ещё бы, куда ни посмотришь — заводы, а в воздухе угольная пыль. Последние 20 лет ещё активно начали разрабатывать разрезы. А это открытый способ добычи угля. Он намного дешевле и безопаснее для шахтёров, но наносит экологии огромный вред. Происходит эрозия почвы, и люди страдают от онкологических заболеваний.

Когда установили крест, к нам подъехал какой-то мужчина, спросил, что и как. Мы начали объяснять, что крест в честь шахтёров и как напоминание о загубленной экологии. Он нас перебил, сказал «спасибо» и тут же рассказал, что он работал в шахте на месте этого разреза (его видно за крестом), а ещё там была деревня, но её снесли, и теперь там просто разрез. Сам крест мы делали в Прокопьевске из местного угля, который использовали для инкрустации. Приехали на место, поставили. Сфотографировали и уехали. А на следующий день его снесли. Кто? Мы не знаем.

— Давай поговорим о твоей вчерашней работе с распятым Христом и силовиками по бокам, которая тоже появилась в Страстную пятницу, правда уже в этом году. Я вчера не попал на Васильевский, а так бы успел посмотреть на неё прежде, чем её закрасили. А всё-таки, какие смыслы ты вкладывал в эту работу?

— О! Её уже закрасили? Хотя мне непривычно, когда работа висит долго. Я не знаю, что о ней сказать, чтобы не попасть под какую-нибудь статью. Иисус распят, рядом две фигуры (военных — ред.). Библия нам говорит: «Потому что все согрешили и лишены славы Божьей», но Бог всё равно нас любит. И мы можем любить друг друга. Не важно, кто ты и какой. За любого человека умер Иисус Христос. В этом и есть благая весть Евангелия. Если почитать Библию, Бог предъявляет в начале человеку непонятные требования, а в Новом Завете отдаёт единственного Сына своего, чтобы каждый имел возможность спастись и измениться. Даёт второй шанс.

Но немного жутко читать комментарии в Instagram* к посту с этой работой. Каждый вкладывает в работу что-то своё. То, чего я не имел ввиду. Но если вспомнить, что современное искусство не даёт ответы, а, наоборот, задаёт вопросы, то всё складывается как и должно.

— Про комментарии. С какой реакцией ты столкнулся?

— Поначалу в основном с положительными комментариями и оценками. А потом, когда в СМИ попала работа, стали приходить разные люди. И у них у всех своя боль, я их понимаю. Я не хочу на многое из того отвечать. Может, это пафосно прозвучит, но я этой работой всё сказал, там есть текст («Прости им, ибо не ведают, что творят» — ред.), которого достаточно. Некоторым говорю «спасибо», некоторым ничего. Я христианин-протестант. То есть «верю не как все» и с юности привык, что ты можешь кому-то не угодить только потому, что ты другой. Для меня это очень важный опыт. И я через призму этого опыта смотрю на людей и пытаюсь их услышать. Очень много важных мне людей пишут, что беспокоятся о моей безопасности, это волнение сперва и мне передалось. Но потом я подумал, что я же не человека убил или ограбил, а просто нарисовал арт.

— Не опасаешься, что тебе могут начать поступать угрозы от радикальных активистов, или последует какая-то реакция со стороны властей?

— У меня всегда есть надежда на Бога. Звучит очень наивно, знаю. Но в моей жизни случались чудеса. Так что, надеюсь, и тут Господь всё усмотрит. Это я про безопасность.

«Классно, красиво и с Евангелием»

— Как ты вообще относишься к тому, что представители церкви иногда находят оправдание насилию?

— Ох, мне физически от этого больно. Для меня герои это Мартин Лютер Кинг, это ребята из «Белой Розы» («Белая роза» — подпольная группа сопротивления, которую образовали студенты Мюнхенского университета во времена Третьего рейха — ред.). Они за ненасилие. И все они погибли. Но я верю, что ненасилие — это правильный путь. Насилие порождает насилие, и ничего больше. А это тупик.

— Да, я видел твою работу, посвященную Софи Шолль (одна из участников «Белой розы» — ред.). А всё-таки, в самом начале нашего разговора ты сказал, что в какой-то степени видишь себя миссионером. Какова твоя миссия как художника?

— Есть темы с которыми я работаю. Это экология и насилие со стороны государства. А миссия? Я христианин, для меня важна любовь. Если в том, что я делаю, нет Евангелия (любви, надежды), то зачем тогда это делать?

Я к тому, что

* соцсеть Instagram принадлежит корпорации Meta, признанной экстремистской на территории Российской Федерации.