В Европейском университете с началом коронавирусных ограничений не только в Петербурге, но и в разных странах мира был начат проект «Вирусные дневники: хроники повседневности», в котором 35 исследователей — социологов, политологов, философов и других — начали вести дневники, чтобы зафиксировать не только события вокруг себя, но и собственные ощущения.
Весна и осень 2020 года — что изменилось? Профессор, содиректор программы гендерных исследований Европейского университета Анна Темкина рассказала корреспонденту МР7.ру о том, как у части российского общества меняется восприятие ситуации с пандемией:
— Мои коллеги — социальные исследователи — описывали то, как они проживали первый этап пандемии в своих дневниках, которые они вели с марта по июнь этого года. Проект возник в ЕУСПб, я его руководитель, Дарья Литвина — координатор.
Судя по записям, это было сложное и довольно болезненное приспособление к изменению жизненных обстоятельств.
При том, что группа, которая вела дневники, — это люди среднего класса, в основном, все перешедшие на дистанционную работу, не потерявшие источников дохода, имеющие жилье, но, тем не менее, для них это было очень непростое приспособление своей повседневности к чрезвычайной ситуации. Все участники проекта рефлексировали из-за изменений базовых жизненных координат: менялись приватное/публичное, время/пространство — в целом устройство социального порядка. Люди понимали это, к этому приспосабливались и с этим жили.
Но ситуация чрезвычайности в какой-то момент заканчивается или переходит в другое качество. И вот теперь, предположительно, ситуация стала другой. Все участники проекта, которые вели дневники весной — кто-то подробно, кто-то кратко, отмечали энтузиазм и была потребность в рефлексии, когда они описывали, что происходит с ними, как они это воспринимают, что чувствуют.
Но сейчас — с начала осени — нам стало трудно вести дневники, нет прежней потребности в фиксации событий, мыслей, чувств, произошла рутинизация происходящего.
В этом рефлексия не помогает, не спасает: это не чрезвычайная ситуация, а повседневность, к которой просто надо как-то приспособиться и ее проживать. Если весной и в начале лета одним из лейтмотивов записей было то, что люди не могут планировать будущее, что все живут одним днем, но была надежда, что это состояние временное, то сейчас эта «временность» имеет тенденцию переходить в постоянство.
Я не говорю об «объективных» факторах: появления вакцины, новых протоколов лечения, новых лекарств, а только о том, как люди воспринимают эту ситуацию — из краткосрочной перешедшей в тягучую, с которой придется долго жить, жить обычной, хотя и преобразованной жизнью. По крайней мере, по ощущениям. И людям не хочется вести дневники, которые в данном случае являются для нас исследовательским инструментом. Участники сначала откликнулись с большим энтузиазмом, а потом он угас, хотя летом мы делали перерыв, многие были на дачах, в отпусках, а когда осенью попросили — давайте напишем, ведь многое изменилось, то нам отвечали, что писать трудно, никак не пишется.
Почему так? В марте — мае мы смотрели на себя прежними глазами — как исследователи, изучали пристально в новой ситуации, могли отстраниться от «другой» ипостаси, которая возникла вокруг нас и в нас самих.
Сейчас мы все внутри этой рутины, мы слились с нею и без специального усилия мы себя от нее оторвать не можем. А наблюдать хорошо, когда ты немного «вне» того, что наблюдаешь, даже если это ты сам (а).
Весной у нас была идентичность нормального «доэпидемического» человека, и именно с этой позиции мы приспосабливались, наблюдали, и было некоторое расстояние — социальное, эмоциональное, а сейчас такого отстранения нет или почти нет.
Я бы не стала экстраполировать данное состояние на все общество, с осторожностью его можно распространить на средний образованный класс, который в значительной степени может работать дистанционно: это те люди, у которых есть профессиональная занятость, стабильность и ресурсы, те, кто умеют или быстро обучаются пользоваться различными девайсами.
Если говорить о других профессиональных группах, даже в пределах среднего класса, например, о врачах, то там ситуация совершенно другая, они переживают другую трансформацию — и это также исследует Европейский университет.
Почему наши люди так беспечны по сравнению с европейцами — к примеру, многие заходят в метро и сразу снимают и кладут в карман маску?
Потому что, и это главное, — людям посылают крайне противоречивые сигналы — неизвестно, спасают маски или нет, но вот в Германии, к примеру, государство сказало, что маски надо носить, в Израиле ввело штрафы — и все подчиняются.
У нас вроде бы и государство сказало, и вроде штрафы есть, но ко всему этому добавляется крайне непоследовательная государственная политика и серьезное недоверие государства и граждан друг к другу. Это недоверие не сейчас возникло, но эпидемия его просто проявила.
Не верят люди ни государству, ни экспертам, и каждый человек индивидуально для себя решает, как беречься и что считать опасностью. Государственные же инстанции говорят противоположные вещи: то у нас самоизоляция, то голосование с парадом и вообще победа над коронавирусом. А потом вторая волна.
И нет никаких экспертных мнений, которым бы доверяло большинство. Вот зачем, к примеру, предлагают носить маски и перчатки, при этом ношение перчаток никто не контролирует? Зачем тогда это декларировать? Проблема и с тестированием. Если у тебя симптомы, то ты не можешь пойти и сделать платно тест, а бесплатно тоже невозможно практически. Вся эта запутанная бюрократическая логистика не внушает ни доверия, ни оптимизма. Нет критики, нет нормального общественного обсуждения ситуации, нет доверия.
На пикеты нельзя, на парад — можно. К такой своеобразной конфигурации разных политик население приспосабливается вполне рационально — а зачем делать то, что не выглядит убедительным? Формально маски надели, выполнили не вполне ясные требования, но без убежденности в их эффективности, а потом вернулись к «нормальной» ипостаси и к тому, что сейчас становится «нормальной жизнью».
Если, например, в Гонконге — и исследователи много об этом писали после эпидемии SARS — атипичной пневмонии 2003 года — надетая маска стала символом единения и ответственности и даже гордости народа, то у нас символ эпидемии — это маска, висящая на шее. Она выражает наше отношение к коронавирусу, но еще больше — к политике в борьбе с пандемией.
Проект создан при поддержке гранта Санкт-Петербурга
