Военные бункеры, полная изоляция и использование современных средств связи. Всё это помогло израильским медикам избежать массового заражения коронавирусом.
Израиль с 4 мая начал снимать ограничения и выходить из кризиса. С 7 мая возобновили работу торговые центры, рынки и спортзалы, с 10 мая открылись детские сады и ясли, с 15 мая разрешено собираться на открытом воздухе группами до 50 человек.
Летальность заболевания COVID-19 в Израиле — одна из самых низких в мире — 1,6%. В списке стран с высокой смертностью от COVID-19 Израиль на 34-м месте. Отношение числа проводимых тестов к численности населения в Израиле одно из самых высоких в мире.
Мы поговорили с Ольгой Павловой, которая работает медсестрой в реанимации для коронавирусных больных самой крупной больницы в Израиле «Шиба».
Она сама вызвалась работать реанимационной медсестрой в новом, открывшемся в военном бункере, отделении для коронавирусных больных в самом начале эпидемии.
Ольга рассказала MR7.ru, как больница перестроила свою работу, чтобы максимально снизить возможность заражения медиков, для чего в палатах с ИВЛ ездит одноногий робот, как происходит прощание пациентов с родными и как главврач построил для врачей и медперсонала тренажерный зал.
— Расскажите, как вы стали медсестрой в Израиле?
— Я родилась в России, а мое детство прошло в Казахстане. Там я выучилась на медсестру и уехала на Байконур. Прожила в закрытом маленьком городке, он назывался Ленинск, при космодроме почти 15 лет. Работала там в военном госпитале в реанимационном отделении. В 1999 году уехала в Израиль и здесь я уже, получается, 21 год.
В Израиле пришлось заново сдавать экзамены. Через год начала работать медсестрой. Здесь сестринская градация не как в Союзе. Я подтвердила свой диплом, но была на низшем уровне медицинского статуса. Чтобы продвигаться дальше, я продолжала постоянно учиться и повышать квалификацию, чтобы подходить под рамки медсестер здесь. На данный момент я медсестра с высшим образованием — у меня первая степень и разные курсы. На Байконуре я работала в реанимационном отделении, и я поняла, что эта работа — то, что подходит моей душе, моему характеру.
— Когда открыли первое коронавирусное отделения в больнице?
Когда привезли израильтян (середина февраля. — Прим. ред.) из Японии — они заразились на круизном лайнере. На том лайнере было 15 израильтян. Их привезли к нам.
Наше правительство своих не бросает — за ними самолет выслали.
Первое, что сделали после этого, — открыли специальное отделение в моей больнице. Чтобы было меньше контакта с пациентами, чтобы никого не заразили — отделение открыли как бы в отдельном полигоне — в старом здании, рядом поставили палатки. Такой военно-полевой госпиталь.
Внутри поставили мониторы, чтобы можно было наблюдать за больными и их лечением и меньше туда заходить. Кто в легкой форме болел — могли сами себя обслуживать. А к сложным больным врачи и медсестры заходили — делали, что нужно, и выходили.
Потом больных становилось все больше и больше, во всех больницах начали открывать такие отделения.
Медперсонал набирали по желанию, это было как волонтерство, не бесплатно, конечно. Кто хотел перейти — переходили. В основном обращались к молодым мальчикам и девочкам, у которых нет детей. Эти отделения сразу перешли на 12-часовой рабочий день. В Израиле у медиков 8-часовые смены. Но когда экстренная ситуация, переходят на 12-часовой режим. Это называется «по законам военного времени».
Когда стало понятно, что вирус поражает легкие, что нужно держать людей на ИВЛ, что таким пациентам нужен спецуход, начали открывать и строить отделения для таких больных.
В нашей больнице сначала открыли одну терапию для коронавирусных больных, когда она заполнилась, открыли еще одну, когда она переполнилась, поняли, что нужно еще и реанимационное отделение открывать.
У нас реанимационное отделение находится под землей. Из-за того, что мы в такой стране живем и у нас много «соседей», которые нас «очень любят», у нас вся инфраструктура уже была готова — под землей организован бункер, куда можно эвакуировать госпиталь во время военных действий. В мирное время там находится стоянка для машин.
И часто проводятся учения, и поэтому каждый знает, кто что делает, у кого какой пункт назначения в такой ситуации. То есть я могу работать в одном отделении, но во время войны я буду работать в другом отделении.
Там есть подводка воды, кондиционирование, медицинские газы, свет. Там помещается более 300 коек.
Однако тут была несколько иная ситуация и к такому мы были не готовы. Потому что обычно мы знаем, кто где работает. В результате там развернули госпиталь за 48 часов. Туда завели всю аппаратуру, сделали специальные вытяжки, потому что нельзя чтобы воздух выходил на улицу. Сделали чистую и грязную зоны.
— Как изменилась ваша работа перехода на коронавирусное отделение?
Я уже семь лет не работала в реанимационном отделении. Я работала в хирургическом. У нас тут тоже есть небольшое реанимационное отделение, куда послеоперационные больные поступают. Когда сказали, что открывают отделение для коронавирусных больных, бросили клич между всеми отделениями — туда нужна была специализация именно реанимационной медсестры. Я когда увидела объявление, сказала, что хочу пойти и начала там работать.
Нас разделили на подгруппы. Допусти, в отделении работает 30 человек — не важно, медсестры, врачи, младший медицинский персонал — три состава работают отдельно и не пересекаются. Мы не встречаемся, работаем только этими подгруппами. Это сделано, чтобы было меньше контактов. Получается, если, не дай Бог, заболевает кто-то из 10 человек, то все отделение не садится на карантин, а только эта подгруппа из 10 человек.
Это было сделано, чтобы из-за вспышек заболеваний не прекратилась работа всего отделения. Мы связываемся с другими только по телефонам — телефоны есть в каждом отделении. Наше руководство пишет нам инструкции — физического контакта очень мало сейчас, даже когда мы находимся в отделении. И так не только у нас — так во всех отделениях больницы.
Это сыграло свою роль, потому что в самом начале у нас были заражения медиков в больничных условиях. Было две вспышки в терапевтических отделениях. Тогда проверили на коронавирус весь персонал — заболевшей была только та группа, которая работала в этот день с конкретным пациентом. То есть следующие уже не заразились.
Наши смены длятся по 12 часов, но разделены на части: 3−3,5 часа с больными в зараженной зоне и 3 часа в чистой зоне. Естественно, если кому-то стало плохо, а мы должны поменяться, то ты все равно остаешься, пока есть возможность. Все это время не пьешь, не дышишь, не кушаешь, в туалет не ходишь.
— Есть ли в погибшие от коронавируса медики?
Да, одна медсестра (65-летняя медсестра Сюзи Леви. — Прим. ред.) — она заразилась не на работе, где-то вне больницы в бытовых условиях. (Это первый и единственный случай смерти медика от коронавируса в Израиле — прим. Ред.) Она была в очень тяжелом состоянии. Я знаю ее лично. Это очень тяжелая потеря — она 45 лет проработала в больнице. Работала в отделении хирургии, которое занималось ЛОР-операциями. Она лежала в отделении, где сейчас работаю я. И она погибла.
И сейчас у нас есть девочка врач, она еще не закончила обучение на врача. Работала у нас стажером. Проходила специализацию в отделении терапии. Сейчас она в тяжелом состоянии в коме. Мы каждый день интересуемся, как ее состояние, даже если мы не на работе. Вот сегодня говорят, что ей получше, но она до сих пор в критическом состоянии.
Также у нас несколько медиков перенесли болезнь бессимптомно — они находились на домашнем карантине. Были те, кто в средней степени тяжести — тоже в нашей больнице лежали.
В Израиле бессимптомные ковид-положительные и те, у которых есть симптомы, но не требуется госпитализация, проходят лечение на домашнем карантине. В Израиле их помещали в отели. Это сделали для того, чтобы люди не контактировали с родственниками, потому что в Израиле большие семьи и много детей. Таких больных госпитализировали в номера в отелях — но они за это не платили.
— Как работают во время распространения коронавируса поликлиники в Израиле?
— У нас это называется больничные кассы. Медсестры в больничных кассах работали и до сих пор некоторые работают из дома по интернету. Это сделано, чтобы было меньше заражений у медсестер и врачей.
У меня много знакомых подруг, кто работает в больничных кассах. Они рассказывали, что им установили на компьютеры специальную программу, чтобы можно было работать, как из поликлиники. Они утром и вечером обзванивали своих пациентов, кто на домашнем карантине находится. Всем, кто садится на карантин выдавали специальный «кит» — набор. В него входят термометр, тонометр и прибор для изменения кислорода в крови. Сначала по видео обучали, как ими пользоваться, а потом звонили и просили продиктовать показания приборов. У них были критерии, по которым нужно вызывать скорую, которая в случае ухудшения состояния уже отвозила в больницу.
О том, как лечили в больнице можно узнать и увидеть своими глазами — один врач, который заразился в Брюсселе на конференции лежал в больнице в Израиле и вел видео-блог. Он показывал и разъяснял людям, как что происходит. Конечно людям было интересно — не все понимали, что это за заболевание. А тут врач сам рассказывает.
— Как разделяют пациентов в приемном покое?
Всем, кого привозят в больницу, сразу делают посев на коронавирус. Абсолютно всем. Даже тем, кто поступает на операции. И пока они не получат результат теста, они не идут дальше приемного покоя. Тестирование делается сейчас очень быстро — если раньше до 12 часов, сейчас — за 6−8 часов. Пока ждут посев, у больных берут другие анализы — мочи, крови, КТ и так далее.
Если анализ отрицательный, то после этого больного поднимают в обычное отделение, а если положительный анализ — уже решают, что как.
Тем, кто на домашнем карантине, тест делается до 72 часов. Чтобы выйти из карантина им нужно два отрицательных анализа.
Приемный покой тоже разделен на секции: есть красные, желтые и обычные зоны.
Все сделано для того, чтобы было меньше контактов и между пациентами, и между медперсоналом.
— Как организовано тестирование на коронавирус?
Вначале, когда мы начали работать, нас тестировали каждую неделю. Но потом поняли, что у нас защита лучше, чем у остальных и на данный момент нас вообще не тестируют. Только в том случае, если есть симптомы.
Каждое утро каждому врачу или медперсоналу приходит смска: если нет симптомов, поставьте 1, если есть -поставьте 2. Если я ставлю 2 — я не имею права приходить на работу. Информация сразу доходит до центра, который регулирует все по «короне». Со мной связываются и дают специальный код для тестирования. Я еду туда, где тестируют медперсонал — и там сдаю тест. Пока я не получу отрицательный ответ, я не выйду на работу.
Однажды у меня болело горло — и я прошла весь этот путь. Но «короны» у меня не обнаружили.
С населением тоже самое. Если житель Израиля думает, что он заболел — он связывается электронно со своим врачом, объясняет, на основании чего он решил, что заболел. Врач не приглашает его на прием — он высылает ему код, с которым уже можно прийти в больничную кассу — есть спецпункты — где можно пройти тестирование. До получения результата теста выходить из дома нельзя. И за этим тоже следят.
— Правда, что врачи общаются с пациентами через мониторы?
Да, это и раньше было. В отделениях стояли мониторы, чтобы можно было наблюдать за больными. Мы видим больных — они видят нас.
Если кому-то плохо — персонал одевался (в СИЗ — средства индивидуальной защиты) и заходил.
В реанимации немного по-другому. Есть персонал, который работает в красной зоне посменно. Также для врачей — есть специальная комната, типа как бункер в военное время, откуда идет все управление. В этой комнате стоят мониторы, видно всех пациентов. Врачи отсюда наблюдают за больными. Я как медсестра, если нахожусь в чистой зоне, тоже могу зайти в эту комнату, посмотреть на своего пациента, если надо что-то увеличить — я приближаю камеру, смотрю показатели приборов на аппарате ИВЛ, все параметры, инфузии, которые он получает.
Когда я нахожусь на смене, я могу пообщаться с врачом, который сидит в этой комнате с мониторами через робота. Он ездит по отделению — такой монитор на одной ноге. (фото робота)
Врачи в основном общаются с пациентами через камеры, но дважды в день делают обход. Назначения передают нам по рации. У медсестер и медбратьев у всех одинаковые защитные костюмы, и чтобы врачи нас различали, мы клеим наклейки с именами.
У нас в Израиле нет такого разделения — доктора и медсестры как в России. Здесь медсестры — не подчиняются врачам напрямую, это параллельная структура. Мы чаще общаемся с пациентами, мы хорошо знаем, как протекает их болезнь, как они реагируют на те или иные препараты. Я не могу писать назначения, но если я вижу, что врач в чем-то ошибся или не обратил внимание, я могу сказать: послушай, ты написал ему такое назначение, а у него высокий калий в крови, а эти препараты повышают калий, ты обратил на это внимание? Я не говорю, что он ошибся, но все ведь можно сказать в корректной форме. И здесь это очень ценится. Потому что все перегружены, пациентов огромное количество. Врачи ценят и прислушиваются. Мне лично это импонирует, потому что в РФ такого не было. Иногда бывало, вижу, что врач сделал что-то неправильно, и не дай Бог ты ему об этом скажешь — эго и прочее… Здесь такого нет, а если бывает, то их быстро ставят на место, потому что есть профсоюз, куда мы можем обратиться. Мы с врачами идем рука об руку, врачи к нам прислушиваются, потому что мы больше и чаще находимся с пациентами.
Врачи и медсестры — это две структуры, которые идут параллельно и одна другую поддерживает.
Если я вижу, как по отделению двигается робот — я знаю, что это врач осматривает отделение. Я машу рукой, показываю, что хочу с ним поговорить — врач надевает наушники и тогда мы друг друга видим и слышим. Но врачи заходят и внутрь, если надо.
Вообще у нас нет нехватки врачей, и такого, чтобы врачи увольнялись, или не хотели работать — такого нет.
Изначально все было по желанию.
Очень многие врачи, которые вообще могут к нам не заходить, все равно заходят. Например врачи, которые работают с больными на искусственном кровообращении. Они приходят каждый день, переодеваются и проверяют своих больных. Хотя могут этого и не делать.
— Были ли вспышки заболеваний среди медиков?
У нас вначале действительно была вспышка, много врачей на карантине сидели. Кто-то заболевает и бабах — все отделение на карантине. Приехал какой-то врач с отпуска или медсестра и заразили несколько человек в приемном отделении. В результате всех посадили на домашний карантин. Тогда была нехватка врачей и медсестер в приемном покое. Но очень короткий промежуток времени.
Когда поняли, что с этим нужно что-то делать. И быстро буквально за неделю построили систему — разделили всех на подгруппы. И у нас с тех пор очень мало контактов между собой. В основном мы общаемся электронно.
Учились на ошибках.
— Я знаю, что в вашей больнице разрешали прощание с родственниками. Расскажите, как это было?
Да у нас такое было и происходит до сих пор. Такое практикуется у нас и в еще одной крупной больнице Израиля. Когда врачи уже знают, что человек потихоньку уходит и невозможно ему помочь, организм не реагирует на лечение, родственникам предлагают прийти в отделение и попрощаться с близким человеком. Их одевают так же, как нас, в СИЗ, они заходят и какое-то время находятся у постели больного. Но не все семьи на это соглашались. Были семьи, которые отказывались, потому что они хотели запомнить своего близкого таким, каким он был до болезни. И это их выбор, потому что это на самом деле ужасное зрелище: видеть своего родственника умирающим, когда он весь в трубках — это нелицеприятно, со всех сторон натыканы какие-то инфузии, катетеры. Реанимационное отделение — это не зрелище для слабонервных.
Еще есть способы увидеть родного с помощью робота. Их приводили в специальную комнату — она отдельно от чистой и грязной зоны — и там через монитор могли взглянуть в последний раз на больного. Нас предупреждали заранее, и мы готовили больного, чтобы он был в нормальном виде для глаз. Подъезжал робот и камера направлялась на больного.
У нас есть психолог и соцработники. Психолог работал с нами, а соцработник общался с близкими пациентов. Лечащий врач тоже регулярно созванивается с родственниками. Я, бывает, прихожу на работу и вижу записи врача: сегодня разговаривал с дочерью такого-то или женой такого, объяснил, как состояние, что мы собираемся делать. Каждый день родственники получают информацию о том, что происходит с их близкими.
У нас один больной очень долго «уходил», организм крепкий, и его семья раза 4 приезжала в течение 10 дней попрощаться, побыть с ним, поговорить, даже если он не слышит. Мы верим, что это помогает и тем, и другим.
Внутри отделения есть смартфон с whatsapp для связи с семьей. Родственники спрашивают, можно ли позвонить, мы говорим — да, они звонят — мы включаем видео и они видят через смартфоны своего родственника. Еще можно положить телефон у изголовья, а родственники читали молитвы, пели песни.
Сейчас в реанимации лежит и наша врач-стажер Офира. Она молодая совсем девочка — 33 года. Она любит классическую музыку, и мама звонит ей практически каждый день и играет ей на пианино. Не то, чтобы она слышит, мы этого не знаем — Офира в искусственной медикаментозной коме. Но для мамы это важно — она как будто пришла ее проведать.
Также есть психолог — он работает с нами. Это сделал наш начальник больницы. У нас есть возможность, если у кого-то есть проблемы, поговорить с ним. Это все тоже тяжело и страшно, и мы все тоже люди. Когда психолог пообщался с нами, то обнаружил, что основной проблемой является то, что нам не хватает занятий спортом, активности. Узнав об этом главврач оборудовал для нас в чистой зоне тренажерный зал и комнату для отдыха.
Там есть телевизор, диванчики, кресла, столовая, игровой аппарат со стрелялкой. Еду нам приносят в столовую, мы за нее не платим. Завтрак, обед и ужин, плюс есть холодильник, куда ставят дополнительные молочные продукты — чтобы мы на перерывах, если хотим перекусить, не оставались голодными.
А еще нас очень поддерживало население. В праздники — я как раз работала — вдруг звонят и говорят: заберите посылочку. Оказалось, какая-то семья привезла столько еды, что можно было накормить всю больницу. Я написала в соцсетях, что очень соскучилась по жареной на костре картошке, и мой знакомый прислал нам целый казан жареной картошки! Также есть очень много организаций, которые жертвуют что-то врачам. Однажды я выхожу от больных, а на столе стоят пиццы, какие-то орашки, суши. Люди друг друга здесь поддерживают.
Вначале было много флешмобов в поддержку врачей. Когда по всей стране в 8 часов вечера все выходили на балконы и хлопали медикам — все друг другу пересылали видео, показывали по ТВ: музыка, огни, все действительно кричат: «Дай Бог вам здоровья». Ну это, я говорю об этом и мне хочется плакать. Это очень сильно поддерживает.
