В стеганых вручную панно из лоскутов ткани запечатлены лица и пейзажи Средней Азии середины 80-х — квилты Татьяны Чурсиновой «Восточный каталог» на выставке в Шереметевском дворце словно переносят в другое измерение. О необычной технике и образах Татьяна Чурсинова рассказывает «МР».
Вы с 90-х годов используете технику квилта не для одеял с покрывалами, а в чисто художественных целях. Почему квилты?
Еще в юном возрасте я поняла, чего не могу: например, быть живописцем, что мне рекомендовали учителя. Хотелось чего-то рукотворного, рукодельного. В 60-е годы был взлет интереса к обиходным предметам с новым художественным смыслом: керамика, стекло, ткани. И я выбрала ткани. В комбинате декоративно-прикладного искусства, где я работала долгие годы, были заказы на росписи занавесей, интерьерные панно, и я занялась монументальными вещами: 100 кв. м – это был средний размер изделия. В конце 80-х в стране наступил полный хаос, комбинат ДПИ закрылся, и тут оказалось, что я – миниатюрист, и мой любимый размер – метр на метр. Я начала заниматься квилтами, увидев ситцевые композиции на одной из выставок в Союзе художников. Это очень простая техника, и мне не пришлось проходить путь проб и ошибок. Параллельно мы с мужем иллюстрировали детские книги, и мое желание рисовать естественно проявлялось в этих работах. Впрочем, рисовать я продолжаю по сей день.
Как «рождается» квилт?
Есть ясная схема. Мне в голову приходит какой-то сюжет. Если у меня были рисунки по этому поводу, я посмотрю. Или посмотрю что-то совсем другое, например, фотографии в журнале NationalGeographic – не ради экзотики, а в поиске замечательных изображений. Теперь можно одним нажатием кнопки получить изобильную информацию, но бумажный журнал, как и книга, мне по-прежнему предпочтительнее. Привожу себя в хорошее расположение духа, а потом делаю эскиз, как правило, не в цвете: никогда не найдешь «правильных» тканей, так зачем же себя мучить? Квилтование – это когда уже все сделано, ткани и рисунки найдены, аппликации вырезаны и пришиты, подкладка и слой синтепона сметаны.
Как вы выдерживаете рутинное простегивание квилта стежок за стежком, вручную, часами и неделями, когда основные творческие задачи уже выполнены?
Мне нравятся неодинаковые стежки, чтобы было живее, немного криво, с разным шагом. Где-то стежки идут вокруг фигуры, где-то расходятся от нее лучами – здесь есть значение, пусть незаметное на беглый взгляд. Я квилтую, а голова совершенно свободна, и в этом есть чудесная прелесть. Медленная спокойная работа – настоящая медитация: можно думать, можно пытаться не думать.
Как сложился ваш «роман» со Средней Азией?
Все началось благодаря моему мужу, Александру Коковкину: они с приятелем Львом Ланцем ездили туда сразу после школы, делали фотографии, вполне профессиональные. Я познакомилась с Востоком по этим фотографиям, а потом, в 1986-м мы отправились в Среднюю Азию на месяц всей семьей. Ташкент, Бухара, Самарканд, Хива, было дико жарко, солнечные удары, специфическая антисанитария, но почему-то это никак не повлияло на мое восприятие Востока.
И что же вас привлекает в нем до сих пор?
Для меня самой тайна, откуда эта любовь к Азии, память, которая оставила такой долгий след. Больше всего в памяти осталась характерная пластика людей в специфической национальной одежде. Например, стайки туркменских девушек – они ходили почему-то всегда стайками, платья в пол из панбархата или тяжелого шелка одинакового кроя, колорит от бордового через вишневый к лиловому, все девушки молодые, узкие как карандашики: не припомню в этом наборе ни одной полной фигуры. Или чиновники в рубашках с коротким рукавом: пузо вперед, в руке портфель, на голове тюбетейка. Дети с собаками – и тех, и других очень много в любой толпе. Мужчины, сидящие на корточках в восточной позе ожидания. Живых куриц несут за ножки на базаре – вот такие вещи бросались в глаза, но вызывали не просто этнографическое любопытство, а какие-то более глубокие душевные движения. Может быть, это чувство родства: я живу в ощущении Азии вокруг. Есть расхожий вопрос: Россия — это Европа или Азия? Для меня это не вопрос: конечно, Азия. И в ней есть лишь один европейский город.
А нынешняя Средняя Азия и – шире – Восток вам интересны, следите за новостями?
Когда происходили драматические события с разводом наших стран, меня очень беспокоило то, что там остались русские друзья, и они испытывали большое давление. Сейчас меня расстраивает все, что в новостях касается Сирии или Афганистана – как жалко Будд, взорванных там. Но нынешнее острое звучание восточной темы никак не касается «моей» Азии. И когда в Финляндии устроители очередной моей выставки попросили представить любой, но только не мусульманский Восток, я не стала спорить – и сделала японскую серию работ.
Получается, ваше искусство принципиально аполитично?
Мне не все равно, что происходит. Все в мире достаточно хреново, и я об этом знаю, но зачем прибавлять к этому свой голос? Мой единственный источник – то, на что мне было приятно или смешно смотреть, чему я радуюсь. Разница только в количестве юмора, которое вызывает то, что я вижу и делаю.
Ждать ли продолжения «восточного каталога»?
Наверное, нет. Хотя куклы ангелов азиатских мне надо сделать. Есть у меня негры в мусульманских одеждах, а я хочу, чтобы ангелы были дядьками в полосатых халатах.
Кто ваш идеальный зритель, для кого вы рисуете, делаете квилты и кукол?
Я не рассчитываю на чужой взгляд, может быть, избалована тем, что мои работы нравятся. Ну, а чему тут не нравиться? Все узнаваемо, нет никакой лишней условности, ткани красивые, все понятно. Мне самой в моем искусстве мешает привычная, подробно-правильная манера, и теперь я ищу большей свободы в обращении с тканью. Только в одной-двух вещах я приблизилась к этому: например, птички, которые идут. Тут нет никакой лишней рукодельности, только идея, исполненная простым образом без швейного тщания. Это путь. Длинный. Смешной и скучноватый. Конечно, эти птички - слегка о людях, о себе, о «моих». Как, впрочем, и все остальные мои работы.
До 9 марта
Шереметевский дворец
70-300 руб.
