В России несколько десятков моногородов, и жить там – как правило, не пожелаешь и врагу. Если из города уезжают 20 процентов вчерашних школьников, это считается тревожным показателем, если 50 – катастрофой. Есть города, кстати, в европейской части России, где этот показатель достигает 80 процентов. О том, как надо спасать моногорода, рассказал урбанист Святослав Мурунов.
- Демографические показатели в моногородах могут быть и неплохими: население-де не убывает, не так уж быстро стареет. Города заполняются живой силой – мигрантами, 10 процентов которых находят работу на вновь открывшихся заводиках. Остальным работы нет, они еще больше увеличивают хаос. К примеру, в подмосковной Яхроме гастарбайтеры занимаются производством туалетной бумаги. Но наращивать производство и набирать большой штат нет смысла: бумага в больших количествах будет не нужна.
Те 20-50 процентов десятиклассников, которые уезжают из города, – или на пять дней в неделю, или навсегда – это элита. Самые активные, самые работящие, самые образованные. Другим остаются наркотики и пьянство. Ситуация кошмарная. Я знал в дагестанском городе Каспийске семью, в которой молодой парень умер от наркотиков, а его мать после этого стала торговать ими сама. Мы изучаем городскую среду, в том числе по стрит-арту. Обратили внимание на то, что в городе полно граффити на наркоманскую тему: про спайсы, про таблетки. Таксист, заместив наш интерес, говорит: «Если желаете, могу отвезти туда, где продается». В нормальных городах таксисты дилерами не подрабатывают.
Делаем ставку, естественно, на людей. На тот материал, который имеем. Каждый человек – это, во-первых, свободное время, во-вторых, социальные компетенции (что он умеет делать), в-третьих, социальные связи.
Возьмём город Волжск республики Марий Эл. Из него уезжают 80 процентов. У подростков есть только интернет, телевидение и понимание, что надо валить. И хотя без внешней помощи такие моногорода уже не спасти, мы в этом убедились, многое все-таки зависит от самих жителей. Мы сделали ставку на НКО – некоммерческие организации, объединения людей по каким-то общим интересам. Но надо признать: даже в таком крупном городе, как Пенза, мы нашли всего 50 человек, которые отвечают за создание и поддержание этих НКО. В них состоят 10 тысяч человек – молодые мамы, «афганцы», велосипедисты. И всего полсотни руководителей, то есть один человек возглавляет несколько сообществ, а это уже смахивает на какое-то государственное регулирование.
Требовалось искать неформальные городские сообщества. И мы их нашли. Самым многочисленным во всех городах оказывается сообщество защитников животных. Как правило, все эти организации не пересекаются между собой. А наша задача – добиться того, чтобы пересекались, объединялись, чтобы люди лучше узнавали друг друга. Мы им и советуем, как надо делать. Скажем, что общего между джазовым фестивалем и велосипедами? Ничего? Значит, надо, чтобы аудитория фестиваля побольше узнала, что в городе есть велоклубы, а члены клубов прознали про джаз. На площадке фестиваля с большой помпой открывается первая в городе велопарковка, а велосипедисты устраивают пробег по городу в розданных им футболках с рекламой фестиваля.
Через пару месяцев нашей работы в городе было уже сто сообществ. И состояло в них уже не восемь тысяч человек, как раньше, а 60 тысяч. Средний бизнес обратил на них внимание. На малый бизнес изначально не было никакой надежды, он был занят только тем, чтобы самому остаться на плаву. Чиновники тоже проявили интерес, тем более, что некоторые из них тоже ведь состоят в каких-то социальных группах: ездят на велосипедах, ходят в дискуссионные клубы.
Началась подготовка к большому фестивалю этих самых сообществ, под который местная администрация передала даже специальное здание – старую филармонию. Помню, возникли проблемы с мебелью. И вот благодаря фестивалю появился новый бизнес по изготовлению стульев. Быстро нашли друг друга экологи и владельцы бизнеса по уборке мусора – и тут же возник проект «Раздельный сбор». Демонстрационная площадка была там же, на фестивале. И ее презентовали строителям, которые сейчас, при строительстве очередного дома или квартала, совершено не заботятся о помойках, втыкают ее куда попало. Мы дали им возможность посмотреть хорошие примеры, как это надо делать.
При этом, хотя среди сообществ было несколько групп, объединенных именно какой-то социальной проблемой, у нас действовал мораторий на критику власти. Мы уже поняли, что проще создавать новую реальность, чем перекраивать старую, играя по старым же правилам. На моих глазах несколько активных людей пошли работать чиновниками – и эта машина перековала их довольно быстро.
Ну а закончилось мое пребывание в Пензе бесславно. На фестивале была принята даже Хартия городских сообществ. Для властей все равно стало очевидно, что в городе создается как будто бы новое государство. И пришлось мне оттуда уехать.
Тем не менее, общую схему работы с НКО я составил. Делаем ставку, естественно, на людей. На тот материал, который имеем. Каждый человек – это, во-первых, свободное время, во-вторых, социальные компетенции (что он умеет делать), в-третьих, социальные связи.
Самые широкие связи у подростков. У них к 14 годам уже по 80 друзей в соцсетях, они охотно общаются. Есть и свободное время. Но возможность самореализации стремится к нулю. Они к тому же ничего не умеют делать. Как правило, в своих моногородах у них остаются две формы досуга: или уличный вандализм и хулиганство или уход в виртуальный мир.
У пенсионеров – в среднем по семь социальных компетенций: они и готовить умеют, и шить, и поделиться интересным опытом, и озеленять двор. И время есть. Вот только круг общения ограничивается тремя соседками. Так что и здесь потенциал – нулевой. Наконец, моя любимая группа – от 25 до 40. Есть у них и знания, и умения, и социальные связи. Нет только времени, потому что работают они не в моногородах, а ездят в областные центры, влезли в ипотеку и т.д. В общем, всех их нужно объединять. Даже с гопниками можно найти общий язык, например, поручив им охрану мероприятия.
