Петербург XXI века, если и остается привлекательным для туристов, то не в последнюю очередь благодаря художественным произведениям. Самым топографически точным романом стало, как известно, «Преступление и наказание». Спустя почти 150 лет Дмитрий Достоевский, правнук великого писателя, рассказал "Моему району" о том, где всё еще можно встретить кварталы, похожие на Петербург Раскольникова и Сонечки Мармеладовой.
В Столярном переулке, на Казначейской улице, на канале Грибоедова часто можно встретить людей, отсчитывающих шаги: от дома Раскольникова до дома старухи или до полицейского участка. Но я хочу предупредить читателей, что шаг у Федора Михайловича был мелкий, еще с тех времен, когда на каторге ему приходилось ходить в кандалах.
Когда ко мне приезжают иностранные туристы и спрашивают, есть ли у нас сегодня Раскольниковы, я отвечаю: сколько угодно. Выходим в Канаве (Канал Грибоедова - "МР") и обязательно одного-двух встретим. Культ сохраняется и поныне. Кстати, когда роман «Преступление и наказание» только вышел из печати, на Невском прошла студенческая манифестация: люди несли плакаты «Среди нас убийц нет». Хотя Достоевский всем говорил, что толчком к написанию послужила заметка криминальной хроники из петербургской газеты.
Сейчас входы во дворы, подъезды закрыты - наверное, чтобы отгородиться от преступников. Хочешь показать двор, где Раскольников спрятал деньги под камень, а не можешь. Минут по 20 ждешь местного жителя, чтобы он открыл «таблеткой» дверь во двор, который вообще-то сквозной и предназначен для прохода. А тебе всего-то надо: сфотографировать арки или красивые окна. Самые интересные дворы мне удается снимать у Загородного проспекта.
Современные дворники только убирают, а старые – еще и следили за тем, чтобы не сорили. Скажем, идет лошадь по мостовой, и все дворники тщательно следят, не оставит ли она конских яблок.
Я считаю, что наши муниципальные советы должны заниматься именно этим – следить за состоянием дворов, но в то же время обеспечить беспрепятственный проход. А они, советы, занимаются тем, что выбивают деньги на свое содержание, но не знают, как их потратить. Разумеется, жители тоже не должны оставаться в стороне. Я люблю вспоминать Ленинград 1950-60-х годов. И самое приятное воспоминание – сколько было зелени: ползущая по стенам, ящики с цветами на балконах. Сейчас это исключение, а тогда было едва ли не правилом.
Современные дворники только убирают, а старые – еще и следили за тем, чтобы не сорили. Скажем, идет лошадь по мостовой, и все дворники тщательно следят, не оставит ли она конских яблок. Потому что это было удобрение, и за него можно было получить деньги. Но в некоторых городах, в Неаполе, например, убирать улицы вовсе не принято. Не дай нам Бог дожить до такого.
Меня угнетает вид современного Петербурга, хотя должен признать, что по сравнению с Москвой город выглядит почти полностью сохраненным. Вообще у нас все поминают Петербург Достоевского, хотя он родился в Москве и рвался в Москву, все ждал, когда заработает достаточно денег, чтобы переехать. А сейчас у нас мода - строить новые города вроде Сколково. У меня к таким городам отношение настороженное: мне самому еще при Горбачеве предлагали переехать в специальную резиденцию, откуда начнется возрождение русской национальной идеи. Там бы жили писатели, ученые и просто известные люди, писали бы книжки, а к ним приезжали бы за консультациями политики. Эта идея, к счастью, не воплотилась. А тремя годами позже уже не Горбачев, а Ельцин предлагал посадить на трон кого-нибудь из Гогенцоллернов – это боковая ветвь династии Романовых, а сам бы он был при нем регентом. И тоже советовался с мыслителями. Тоже, к счастью, ничего не вышло из этого: спасибо академику Дмитрию Лихачеву.
Что церкви строят – хорошо. Хотя наша православная церковь еще очень далека от народа.
Сейчас, появись на свет такой писатель, как Достоевский, с ним было бы то же, что с Солженицыным в последние годы. Он кричал бы – а его не слышали. Скажем, Александр Исаевич в последние годы был озабочен системой власти на местах – земствах, то есть тех самых муниципальных участках, работу которых мы не видим.
Что мне сейчас в городе нравится – так это возрождение трамвайного движения. Что церкви строят – хорошо. Хотя наша православная церковь еще очень далека от народа. В Белграде мне довелось ехать в одном рейсовом автобусе с сербским патриархом. А еще в Сербии я сделал наблюдение: ни в одной стране не наблюдается такого единения и подъема национального самосознания, как в той, что была разрушена войной.
Когда меня спрашивают, возможна ли в России сейчас революция, я отвечаю: нет. Да и не хотелось бы, признаться. Сына Федора Михайловича Достоевского после революции «уплотнили». Я имею в виду, что в его могилу на Ваганьковском кладбище за сто рублей подхоранивали неизвестно кого. А вот дочь Любочку, которая упокоилась в Германии, похоронили на старом кладбище, а когда его решили ликвидировать, ее прах специально перезахоронили на новом. Единственную из всех обитателей старого погоста. И поставили на могиле большую порфировую вазу.
