В прошлом году Петербург посетили 6 миллионов туристов. Это на миллион больше, чем в Москве, но в полтора раза меньше, чем в Стокгольме. Трехсотлетняя история Петербурга – это несколько пластов, многие из которых уже превратились в мифы и легенды. А мифы – ходовой товар на туристическом рынке. О том, почему в Петербурге нет попсы, и как хипстеры стали новым мифом города, рассказал историк Лев Лурье.
У Петербурга, да вообще у России нет древнего эпоса. Со «Словом о полку Игореве» история вышла мутная: до сих пор неизвестно, кто его написал, и главное – когда. Поэтому первый миф о Петербурге относится к эпохе Николая I. Это как раз то время, когда Пушкин писал «Медного всадника». Русский гений создал великий град на пустом месте – и это такой же подвиг, оставшийся в веках, как строительство Норильска, полет Гагарина и победа над фашизмом. Петербург два века назад – это примерно то же, что Шанхай сегодня: выставка достижений народного хозяйства, и не беда, что остальная страна на этот город не похожа.
Немудрено, что Петербург не любили, и все следующее столетие – от Гоголя до раннего Блока – его позиционировали как город, в котором невозможно жить, если ты не аристократ, а маленький человек. Тот Петербург был очень похож на Париж Золя и Лондон Диккенса. Индустриализация, приток деревенской публики в ненавистный город, где нет природы, ручьев и неба. Это и в изобразительное искусство попало, например, картина Добужинского «Старый домик» - избушка на фоне многоэтажных домов, которые обращены к нам брандмауэрами. Но именно тогда стали подмечать, что эти глухие стены тоже по-своему красивы.
В это же время, когда в своих старых домиках, уготовленных под снос, страдали маленькие люди, в университетах подрастала петербургская интеллигенция со своими кумирами: декабристами, Чаадаевым. «Нерукопожатная» интеллигенция на службе у власти, как и аристократия, отдыхала в Крыму, остальные предпочитали Финляндию - в общем, быть поближе к Западу. Еще одна аналогия с нынешним временем – передвижники. Картины Репина, Перова, Федотова – это как сейчас стихи Дмитрия Быкова. Злободневные бытовые картинки, которые обсуждали и пересказывали.
Потом настал 1917 год, после которого Петрограду была уготована новая судьба. Да, столица в марте 1918 переехала в Москву. Но наш город после всемирной революции должен был стать ни много ни мало – главным городом в мире. Как Киев, где произошло крещение Руси.
Перестройка города в соответствии с этим высоким званием началась с Марсова поля. До этого его называли петербургской Сахарой. Камни для памятника привезли с разрушенного Тучкова буяна, чудовищное стихотворение «По воле тиранов друг друга терзали народы» написал лично Анатолий Луначарский.
Вообще Совнарком, уезжая, обещал вернуться, но не сделал этого. Двух вождей – Володарского и Урицкого – убили, на что большевики ответили красным террором. И все объекты в городе стали называть в их честь. Например, переименовали Дворцовую и Исаакиевскую площади. Потом правил сталинский друг Киров, и после его гибели появились Кировский проспект, Кировский театр и прочее. Старые ленинградцы, в том числе те, кто делал эти революции, были уничтожены если не в 1917-1920 годах, то после убийства Кирова. Предания о дореволюционном Петербурге почти не осталось.
И тогда появился еще один миф – Петербург 1913 года. Вышла книга Николая Анциферова «Душа Петербурга». Мандельштам и Ахматова писали свои стихи. «С миром державным я был лишь ребячески связан» Мандельштама – как раз про это, про ушедшее прошлое, причем, автор как раз и пытается убедить незримых кураторов, что горячим поклонником той эпохи он быть не может, наверное, потому, что в 1913-м был еще слишком юн.
Ленинградская блокада – особая страница в жизни города, хотя и она окружена всевозможными мифами. Есть, например, достоверные сведения, что Гитлер передумал атаковать город. Иначе бы ему это удалось. Нет, он хотел его уничтожить – но после осады, чтобы жители в нем умерли сами, чтобы город был цел и пуст, как после нейтронной бомбы. Так что героическая оборона – это тоже миф, хотя в святом подвиге ленинградцев сомневаться все равно не приходится.
Петербургское искусство – это такое искусство, в котором самая ожидаемая награда – тюрьма или дурка.
Так вот, ленинградцам явно дали понять, чтобы свой подвиг они не выпячивали, и что люди, трудившиеся в блокадном городе, сделали для победы не меньше, но и не больше, чем остальные советские граждане. Пискаревское кладбище сделали мемориалом только при Хрущеве. Музея блокады (а не обороны) Ленинграда нет до сих пор. Единственный – правда, очень правильный памятник – это вагонетка в парке Победы.
1970-е годы – бронзовый век литературы и искусства. Причем славу ему составили не те, кто жил в городе, а те, кто уехал – Бродский, Барышников и Довлатов. Тем временем в самом Ленинграде появляется движение по сохранению старого Петербурга. Академик Дмитрий Лихачев протестует против строительства гостиницы «Ленинград». К счастью, он не дожил до того времени, когда гостиница, казавшаяся тогда огромным монстром, просто потерялась на фоне «Петровского форта» и «Монблана». Лихачеву вредили: не пускали за границу, один раз подожгли дверь в квартире. Непонятно, каким было бы его будущее, если бы не пришел к власти Горбачев.
Но как раз при Горбачеве, в 1987 году, когда затеяли снос гостиницы «Англетер», движение за сохранение старого города стало массовым, и люди начали выходить на площадь, протестуя против сноса.
Тем временем в искусстве наступило время петербургского андеграунда. И это тоже бренд, который имеет своих поклонников. Сквот на Пушкинской, 10, «Сайгон» на Невском. Особенность Петербурга в том, что здесь для музыкантов было меньше соблазнов – то есть создавались все условия, чтобы заниматься чистым творчеством, для себя, а не для денег. В Москве были иностранные посольства, и люди меняли кассеты на «мальборо». В Москве Макаревичу предложили работать в филармонии, а в Петербурге Гребенщиков искал сам возможности для записи, а потом чуть ли не собственноручно раскрашивал этикетки для кассет.
В Петербурге нет своей попсы. Если у нас и родится своя Алла Пугачева, ей уготована в лучшем случае роль Тани Булановой.
Петербургское искусство – это такое искусство, в котором самая ожидаемая награда – тюрьма или дурка. Такое ощущение, что наши музыканты, отказываясь переезжать в Москву, словно специально привязывали себе гири к ногам, как те спортсмены, которые, натренировавшись с гирей, сняв ее – не побегут, а полетят. Сергей Шнуров, выбрав себе имидж зощенковского персонажа, который не может жить без мата, закрыл себе дорогу на ТВ и радио. Но он все равно попал туда, потому что телевидение прогнулось под него.
В Петербурге нет своей попсы. Если у нас и родится своя Алла Пугачева, ей уготована в лучшем случае роль Тани Булановой. В Петербурге никогда не будет Андрея Малахова. Даже блестящий Иван Ургант уехал в Москву, потому что иначе бы не проявился.
Новейшую историю Петербурга олицетворяют хипстеры. Благодаря им существует устойчивое мнение, что Петербург лучше приспособлен для жизни гражданина со средним достатком, чем Москва. У нас есть приятные заведения общепита с небольшим прайсом, у нас можно легко путешествовать за границу. Так что современный миф – мы не хуже, например, Амстердама. И нам этот миф очень помогает жить.
Лекция Льва Лурье "Миф как бренд. Как на самом деле «продавать» этот город" состоялась в Доме еврейской культуры 31 июля.
