Низкий эстетический уровень современной петербургской архитектуры – вещь столь же очевидная, сколь и труднодоказуемая формально. Нельзя сказать, что интересных построек нет вовсе – однако они крайне редки на фоне общей массы. В чем причина: коррупция, глупость заказчиков - или просто у наших архитекторов руки не из того места растут?
Тем не менее, наличие таких зданий, как Боллоев-центр (пер. Гривцова, 4), говорит о том, что в принципе возможно создавать проекты, конгениальные историческому облику центра города. А новые высотные жилые дома по ул. Нахимова (между ул. Наличной и Наличным переулком) доказывают, что даже в этом массовом жанре можно создавать не «тару для ночлега людей», а что-то, радующее глаз.
И все же это лишь исключения. «Подавляющая доля построенного у нас выглядит провинциальным убожеством, – говорит Евгений Ходаковский, заведующий кафедрой русского искусства истфака СПбГУ. – Словно бы проектировщики, получив в свое распоряжение некий набор технологических элементов, радостно принялись вставлять их в свои проекты тут и там, полагая, что эти элементы сами по себе несут красоту и гармонию. И даже не помышляя об их назначении и общем эстетическом облике здания. Отсюда, например, эта нелепая, не нужная ни уму, ни сердцу ротондочка на крыше дома на углу Загородного и Гороховой – родная сестра такой же бессмысленной, расположенной на коричневом чудовище по ул. Профессора Попова, 27. Или на еще более ужасном здании Regent-hall (Владимирский пр., д. 23). «Надо чтобы красиво? А вот мы вам тогда ротондочку!» – словно бы рассуждали создатели этих «шедевров». Кстати, проверить истинность сказанного крайне легко – достаточно просто прикрыть ладонью эту ротондочку на картинке или, глядя на улице, в поле своего зрения – и всякий сам увидит, что, по крайней мере, в эстетическом плане не стало хуже. Возможно, даже стало лучше – насколько вообще возможно улучшить вид этих монстров. В искусствоведении подобный метод называется «минус-прием» и используется как раз для определения композиционной нагрузки того или иного элемента произведения искусства».
Владимирский пр., 23 (Regent-hall)
-
С.Николаев
-
С.Николаев
-
С.Николаев
Причины
Попытки найти причины этого упадка не столь легки, как может показаться. Первые, приходящие в голову доводы – бедность, коррупция, забюрократизированность – при сколько-нибудь тщательном анализе не выдерживают критики. В самом деле, широкое использование дорогостоящих отделочных материалов уже говорит нам о том, что, строя в центре Петербурга, заказчики отнюдь не экономили на спичках. И, напротив, порой не стоящая отдельных денег более тщательная проработка элементов фасада способна была бы зримо улучшить ситуацию.
Так, по словам архитектора Игоря Шапошникова, стоит добавить наличникам фасада здания по ул. Моховой, 47 каннелюры (продольные углубления), как он, фасад, в ощутимо меньшей степени станет резать глаз, выпирая из ряда старой застройки. Так что бюджетная экономия здесь ни при чем. Что же касается коррупции и сложности согласований – то и в этом едва ли произошло серьезное ухудшение в сравнении с XIX веком – однако результат, как мы видим, кардинально иной.
Сотрудники Парижской Высшей Школы Социальных Исследований, историки Дмитрий и Ирина Гузевичи, описывая управление застройкой Санкт-Петербурга в первой трети XIX века, говорят о высочайшем уровне тогдашнего мздоимства, а также о сложнейших траекториях прохождения проектов по инстанциям, в ходе которых даже первоначальное авторство архитектора становилось в достаточной степени условным – и, при этом, тогдашняя ампирная застройка городского центра сегодня является едва ли не главной визитной карточкой Питера. Кто бы ни прикладывал в эпоху Александра I свою руку к проекту здания, он обязательно понимал, что строит в столице великого европейского государства, и не может позволить себе уронить планку.
Три отца
В чем же тогда дело? Строительный проект, как известно, это детище трех отцов – заказчика, проектировщика и городских властей. Чтобы получилось «хорошо», все трое должны уметь сыграть свою роль хорошо, а, кроме того, должно иметь место качественное взаимодействие между ними, позволяющее раскрыться потенциалу каждой стороны. Сам же по себе архитектурный проект, можно сказать, несет в себе три составляющие – внутреннее планировочное решение, внешний облик здания и вопросы согласования этого облика с существующей застройкой. Что касается первого – то здесь все более или менее в порядке: заказчик обычно знает, что ему надо, а архитектор вполне способен разработать соответствующую техзаданию планировку.
Главный начальник искренне уверен, что архитектор – это просто парень, владеющий навыком работы со специальной компьютерной программой, при этом не имеющий никакого понятия о том, как реализовать его амбициозные коммерческие задачи
Есть немало людей, считающих, что искусство архитектуры, в основном, и исчерпывается этим – объемно-планировочными решениями. Что касается третьей составляющей – то в ней как нигде велика роль городских властей. Именно они несут основную ответственность за сохранение общего контекста городской эстетики. «По тому, как это на деле происходит в Петербурге последние пятнадцать лет, – говорит Ходаковский, – можно словно бы восстановить некоторый принцип принятия решений: на участке в центре города дозволяется построить здание, эстетически не более уродливое, чем самый уродливый из соседних домов. Увы, почти в любом квартале нашего центра найдется какая-нибудь коробка с окнами, построенная в спешном порядке в середине 40-х годов XX века на месте дома, разрушенного немецкой бомбой. В сравнении с ним даже творение автора Regent-hall’а Владимира Жукова смотрится выигрышно. Так в ткани городской застройки появляется не один, а уже два чужеродных вкрапления. Затем – третье, и вскоре архитектурный контекст места настолько меняется, что уже не требует защиты».
Цвет дверной ручки
Однако все чаще в современной практике проектирования серьезной проблемой становится интерфейс заказчик–архитектор, отсутствие уважения к профессиональной репутации специалиста. «Схематично ситуация выглядит так, – говорит Кирилл Алексеев, главный архитектор мастерской «Петроградская сторона». – Переговоры с архитектором ведет специальный сотрудник, имеющий, вроде бы, соответствующую подготовку. Но вот беда: ни ему, ни архитектору не делегировано никаких полномочий в принятии решений. Этот сотрудник станет изводить архитектора своими требованиями и коррективами, но когда все они будут удовлетворены, пойдет с проектом к главному начальнику согласовывать каждую деталь «с чистого листа» и затем вернется к архитектору с принципиальным изменением решения.
Что же касается этого главного начальника – то он искренне уверен, что архитектор – это просто парень, владеющий навыком работы со специальной компьютерной программой, при этом не имеющий никакого понятия о том, как реализовать его амбициозные коммерческие задачи. А работающий с ним сотрудник – просто некоторое подобие специализированного секретаря. И поэтому главный начальник берет на себя смелость решать вопросы архитектурного проектирования в контексте своего мировоззрения, подчас сводя их решение к выбору цвета дверных ручек и формы завитков балконных решеток. Мало того, что этот начальник не имеет в данных вопросах требуемой квалификации, он еще и не может побороть в себе раздражения от того, что приходится заниматься такой ерундой в то самое время, когда его решения ждут серьезные дела на миллионы долларов. В итоге, грамотное проектное решение искажается порой до неузнаваемости нелепой и случайной вкусовщиной».
Нет школы
А как должно быть и, похоже, было в прежние времена? В идеале, фактическое согласие с выбранным архитектором цветом дверных ручек дается в момент выбора самого архитектора заказчиком: просматривая портфолио проектировщика, убеждаются в его профессионализме и творческом соответствии задаче. После этого заказчик должен контролировать лишь одно: соответствие предложенного решения своему техническому заданию, тщательно и квалифицированно прописанному – к чему у нас, как правило, относятся спустя рукава. И лишь на каком-то этапе главному заказчику предъявляются два-три варианта для выбора в соответствии с его вкусовыми предпочтениями – причем все эти варианты удовлетворяют техзаданию. Лишь при такой постановке дела архитектор в полной мере может нести ответственность за результат своей работы.
Разумеется, в реальности все заметно сложнее: в процессе участвуют не три человека, а целые структурные подразделения с обеих сторон, а, кроме того, свое влияние на внешний облик здания оказывает Градсовет и другие госорганы, но в целом приведенная схема вполне иллюстрирует суть проблемы.
Но, с другой стороны, есть сильные подозрения, что имеется ущербность в самом образовании наших архитекторов. По мнению историка архитектуры, профессора института им. Репина Владимира Лисовского, «рисовальная» квалификация нынешних архитекторов, окончивших это заведение, в среднем соответствует той, что имели выпускники столетней давности: в их учебном плане достаточно соответствующей практики. «Правда, она им не слишком нужна – в век компьютеров», – добавляет Лисовский, порождая определенные сомнения: от веку не было такого, чтобы студент всерьез выучился чему-то, про что знает наверняка, что оно «не очень-то нужно».
Есть, впрочем, и другие мнения. «Строить в историческом центре, сохраняя окружающий архитектурный контекст, современные архитекторы практически не умеют», – утверждает Александр Кобак, директор фонда имени Д. С. Лихачева и член Совета по культурному наследию при правительстве Санкт-Петербурга. Игорь Шапошников, выпускник архитектурного факультета ЛИСИ (СПбГСУ), говорит: «Большинство нынешних архитекторов просто не умеет нарисовать нормальный классический фасад – не сможет его придумать, добиться должной гармонии, вполне доступной для нашего рядового коллеги XIX – середины XX веков. Нас этому толком не учили, да и не приучили к тому, что это важно – произошла утрата школы, последние «динозавры», счастливо учившиеся до Великого Октября, умерли, оставив после себя «сталинки» конца пятидесятых годов. Потом почти сорок лет эстетическая сторона строительства на практике вообще никого не интересовала – а неиспользуемые навыки, как известно, атрофируются». Эта ситуация, надо полагать, закрепилась позднее и на формальном уровне. «Для меня сильнейшим потрясением когда-то стало знакомство с расписанием занятий архитектурного учебного заведения в Лихтенштейне – далеко не самого выдающегося по мировым меркам, – говорит Шапошников. – Я тогда понял, что с людьми, которых так и столько учат, мы конкурировать не сможем никогда».
Большинство нынешних архитекторов просто не умеет нарисовать нормальный классический фасад – не сможет его придумать, добиться должной гармонии, вполне доступной для нашего рядового коллеги XIX – середины XX веков.
Выходит, начинать здесь надо со школы – впрочем, как и во многом другом.
Мнение
Юлия Минутина, координатор группы «Живой город»:
"Большинство новостроек сейчас, к сожалению, представляет собой «голую» функцию, кое-как прикрытую фасадом. Особенно грустно дело обстоит в спальных районах, где возникают многоэтажные жилые комплексы и торговые центры, на которых взгляду просто не за что зацепиться. Отсутствует представление об архитектурном ансамбле, каждый застройщик на своем участке строит то, что приходит в голову, не задумываясь над тем, как будет выглядеть застройка квартала в целом. Достаточно сравнить Светлановскую и Комендантскую площади, чтобы понять, о чем идет речь".
