Петербургской преступности столько же лет, сколько и городу, но до нас дошли сведения, в основном, о последних 150 годах. Это связано с тем, что в 1864 году произошла судебная реформа, возникли состязательные процессы, и за слушанием в суде какого-то громкого уголовного дела можно было наблюдать с тем же азартом, с каким сейчас следят за футболом. Соответственно, отчеты о судебных заседаниях люди любили не меньше сериалов, а адвокаты были популярнее нынешних поп-звезд.
Чем отличалась петербургская и ленинградская преступность, а также методы тех, кто пытался с ней бороться, поведал историк и журналист Лев Лурье, выступавший в Центре еврейской культуры со своей лекцией о девиантном поведении отдельно взятого города.
Полицию тогда возглавлял градоначальник, районы – полицейские части, скажем, Спасскую, Петербургскую (Петроградская сторона), Нарвскую, Василеостровскую, Казанскую – представляли приставы. В каждой полицейской части было по три квартала, а в них – квартальные надзиратели. И еще очень много значили дворники, потому что от них зависело, впускать ли во двор посторонних людей. Они лучше всех знали, кто к кому пришел, и были первыми помощниками полиции.
Конечно, дворникам тоже случалось прокалываться. Была такая порода домушников, которые воровали вещи прямо в присутствии хозяев. Скажем, наряжался такой вор под студента и без особого труда проходил фейс-контроль, называл дворнику фамилию кого-нибудь из живущих в доме (списки были внизу, для всеобщего обозрения). «Я к Федору Михайловичу Достоевскому!» Это реальный случай. Он проходил, звонил в дверь квартиры, дальше его не пускали, объясняя, что писатель сейчас не может принять господина студента, так как занят работой. Дождавшись, пока прислуга или стенографистка отвлечется, домушник брал все висевшие в прихожей шубы и ретировался.
Первым признанным русским сыщиком был Иван Путилин, начинавший работать еще при Николае I. Но надо отметить, что тогда полицейским работалось проще: вполне можно было держать подозреваемого несколько дней в камере, кормить соленой селедкой и не давать пить. Путилина погубила «голубая» мафия: по просьбе императора он провел исследование гомосексуальных клубов и обычаев, но, видимо, упомянул в докладе несколько высокопоставленных лиц, которые ему этого не простили.
Потом был Федор Трепов, про которого ходили слухи, что он незаконнорожденный сын Николая. Потом лучшим сыщиком Петербурга стал Владимир Филиппов, доживший до революции, но эмигрировавший. В начале ХХ века в городе совершалось примерно столько же убийств, сколько сейчас, то есть 300-500 в год. Это меньше, чем в лихие 90-е. Настоящим бичом города стали хулиганы.
Вообще стоит отметить, что преступность обостряется перед тем, как в стране начинают происходить резкие изменения к худшему. Город уже был наводнен хулиганами в 1913 году, а организованная преступность развилась к 80-м. Тот же Владимир Кумарин, о котором речь пойдет дальше, к 80-м годам уже делал своеобразную карьеру, и ему не хватало лишь импульса, чтоб карьера эта пошла в соответствующем направлении.
Петербургского хулигана отличала, как сказал бы филолог Юрий Лотман, склонность к семиотике. Они признавали большое значение одежде и жестам: шпана с Петербургской стороны носила шарфы, отличные по цвету от шарфов шпаны василеостровской. В Петербургской части были известны две группировки: Гайда и Роща. Первые, например, любили перекатывать во рту папиросу, а вторые, наоборот, умели держать ее во рту так, что она прилипала. Это было важно.
Шпана была косвенно виновна в Февральской революции. Сами хулиганы были в каком-то среднем состоянии между работающими и бездельниками. Были среди них и те, и те. Революция началась со стачек, а стачки иногда возникали из-за сбоев в работе трамваев. Хулиганы и обеспечивали эти сбои, нападая на вагоновожатых. Если вставал один трамвай, вставали и остальные, а рабочие, которым в цех, конечно, не хотелось, пожимали плечами и шли домой.
Конечно, помимо шпаны, были и преступники-одиночки, настоящие звезды преступного мира. Например, Ольга фон Штейн, которая напоминала одновременно Евгению Васильеву и учредительницу «Властелины» Соловьеву. Например, она придумала интересную схему мошенничества – залоги. Через газету нанимался человек на непыльную, хорошо оплачиваемую работу – смотрителем виллы в Австрии. Ему обещали жалование 12 тысяч в год, но, поскольку вилла была якобы забита большим количеством дорогих вещей, перед отъездом требовалось внести за них залог – пять тысяч. Клиент платил, уезжал на работу, в Австрии обнаруживал, что такого дома нет.
Кроме того, Штейн крутила роман с подрядчиком военно-морского флота, собирала деньги на благотворительность, для чего ей понадобилось очаровать обер-прокурора Победоносцева. Когда ее все-таки решились, несмотря на это, арестовать, она успела поменяться одеждой со своим мужем и буквально из-под ареста убежать в Америку.
Были и другие знаменитые преступники, например, банда депутата Государственной Думы Николая Кузнецова, мошенник и убийца Гилевич, убивавший людей, чтоб выдать их за себя и получить деньги по страховому полису.
Не только показатели преступности, но, например, результаты ЕГЭ свидетельствуют, что в районе подрастает не самое блестящее поколение.
В Петрограде самым известным налетчиком был Ленька Пантелеев. Причем, он пользовался уважением обывателей, поскольку считалось, что он отбирает деньги у богатых и отдает их бедным. После войны немало неприятностей доставили бывшие фронтовики, в том числе инвалиды: люди, которым в мирной жизни не нашлось места. Тем более, оружия в городе было как грязи. В 70-е годы прогремели две банды: так называемое дело автоматчиков и дело банды Николаева. В конце 80-х, когда появились кооперативы, и далее, когда началась приватизация, в первую очередь приватизировались объекты общепита. Тогда-то новые владельцы бывших комсомольских кафе, стали нанимать себе охрану из спортсменов, студентов института Лесгафта. Через несколько лет спортсмены решили подгрести весь бизнес под себя. Конечно, в процессе дележа погибло едва ли не 90% рядового состава. Спортсмены – чисто петербургское ноу-хау, ибо в Москве организованную преступность представляли, в основном, группировки с Северного Кавказа. В Екатеринбурге и на Дальнем Востоке – «синие» воры в законе. И только у нас преступность была моноэтничная и не слишком оглядывающаяся на воровские традиции. Хотя и была попытка привлечь вора в законе Кирпичева к наведению мостов. Но он довольно скоро погиб.
Преступность 2000-х – это снова разворот на 180 градусов. Первый был в 1995 году, когда бывшие бандиты попытались легализоваться. Сейчас сюжет немного иной. Представим пару из начала 80-х годов: опер, допустим, КГБ или ОБХСС и его агент – спекулянт или фарцовщик, которому дают спокойно заниматься бизнесом в обмен на «постукивание». Опер и агент, несмотря на плодотворное сотрудничество, друг друга, естественно, ненавидят. В 90-е разбогатевший фарцовщик берет оперативника по старой памяти к себе на работу – в службу безопасности банка, например. Проходит еще 10 лет. Ненависть никуда не делась, потому что зарплата в СБ или ЧОПе не идет ни в какое сравнение с зарплатой банкира. И, уловив новые ветра, бывший мент сажает своего старого приятеля или вынуждает его бежать за границу и забирает бизнес себе.
Что касается самых опасных мест в городе, то это, разумеется, привокзальные территории. Даже в самом спокойном городе, Хельсинки, например, гуляя у вокзала, рано или поздно нарвешься. Раньше красная зона тянулась от вокзалов на Лиговку и Обводный. Сейчас наименее приличная репутация у Невского района. Не только показатели преступности, но, например, результаты ЕГЭ свидетельствуют, что в районе подрастает не самое блестящее поколение.
