«Собибор»: Столько раз и убей

«Собибор» отчасти схож с другими блокбастерами о войне «по мотивам реальных событий», вроде тех же «28 панфиловцев». Обязательно говорят о том, насколько такой фильм близок к действительности, как воплотились в кадре свидетельства выживших, что могло быть, и чего быть не могло. Меньше, наверное, будут спорить о художественной, а не исторической правде — это идет от «святости» темы.

Любое искреннее высказывание в поддержку героизма повстанцев и безвинных жертв как бы не подлежит серьезной критике. Потому Хабенский-режиссер (в отличие от Хабенского-актера) пишет картину грубыми мазками, без полутонов. Дым из трубы крематория под трагическую музыку, скорбные детские глаза и взгляд перепуганной лошади крупным планом, бегущие женщины и дети в slow motion. Все эти «запрещенные», нарочитые приемы применяются без стеснения, во имя высшей цели.

Большую часть фильма Хабенский стоит на коленях или распластан на земле, пока любимая девушка припадает к его груди, и фонарь на вышке в стиле Спилберга слепит зрителю глаза. Но будто напитавшись от лагерной земли мистической силы, он восстает и осуществляет месть. Печерский в «Собиборе» и жертва, и герой в одном лице, символическая фигура.

Фильм беспристрастно показывает обреченное европейское еврейство 1940-х. Частью это разбогатевшие гешефтмахеры в золотых запонках, их жены в мехах. Эти люди прямо говорят, что уверены в своем бессмертии. Частью — нищие ремесленники и полууголовная обскурантистская масса. Они готовы посадить советского офицера на перо и заявляют, что не считают его евреем.

Печерский действительно волей истории не относится ни к одному из этих миров. Чужак, пришелец, только он и может принести спасение. Когда лейтенант спускает штаны, доказывая свое происхождение, этим же жестом он десакрализует мирок барака, где испуганные до смерти евреи читают молитву. Еврей, да не такой. Отказавшись уповать на высшую силу, он осуществляет максиму Гегеля: ставит жизнь на карту, тем самым переставая быть рабом. С той поры те, кто не идет за ним, погибнут.

За несколько дней заговорщики спланировали и осуществили невозможное, убив с десяток офицеров СС и выведя из лагеря смерти четыреста человек. Эта линия требует динамичного, стремительного рассказа, сильных действий и волевых решений. Ближе к развязке «Собибор» набирает темп, а картинка окрашивается в кровавые тона. Параллели с гиньолем Тарантино утаить невозможно.

Переломный момент настает, когда сходящий с ума комендант лагеря (Кристофер Ламберт) бросается в самодурство и угрожает всех расстрелять, если Хабенский сейчас не перерубит пополам пень размером с комод. С этой задачей лейтенант блистательно справляется — тут уж мы понимаем, это медведь, русский богатырь, раззудись плечо. Такого не убьешь.

Ночью перед восстанием у коменданта вечеринка, фашисты ездят на узниках верхом, а один пьяный садист заставляет мальчика-подростка чистить ботинки мертвецам, приговаривая: «Вы, евреи, не цените красоту и опрятность». Помимо трагизма, фильм наливается черным юмором, и когда евреи начинают разнообразно убивать немцев, зрители откликаются благодарными (как бы легитимными) смешками.

Фильм Хабенского гораздо более европейское, чем российское кино — таким его делает именно солидарность с жертвой. Многочисленные «панфиловцы» сняты про подвиг картонных солдат, воинов, не знающих рефлексии и пренебрегающих смертью. «Собибор» рассказывает про подвиг жертв, страстно влюбленных в жизнь, в существование. Насилие, осуществленное в отместку, в отчаянном акте выживания, еще более жестоко со стороны, чем систематизированное насилие «победителя».

Солдат стреляет в безликого врага на линии горизонта, а жертва бьет палача ножом, глаза в глаза. В бойне восстания лишь сам Печерский — оставаясь отличным от тех, кого ведет за собой — убивает пулей, с дистанции.

Чтобы быть на стороне мстителя, обагренного кровью, этически необходимо железное оправдание, которое и предоставляет исторический материал. Эсэсовцы в «Собиборе» показаны безо всякой амбивалентности. Это поголовно мясники, доморощенные садисты, дегенераты и сексуальные перверты. Что снова заставляет вспомнить про «Бесславных ублюдков». Главный ублюдок — комендант, который совершенно комичен уже потому, что Ламберт, похоже, не знает немецкого, и единственный шевелит губами по-английски, в рассинхроне с озвучкой.

В попытке добавить злодеям чисто немецкие черты, сценаристы наделили маньяков странной любовью к порядку и, как уже сказано, абстрактной «красоте». А самых гадких эсэсовцев зовут не иначе как Вагнер и Берг.

Представление о том, что преступления немцев как-то связаны с немецкой культурой и «культурностью», очень старое. Зловещий фашист, пытающий жертв под звуки классической музыки, — штамп советского и мирового искусства. Каким образом эта связь осуществляется, правда, не очень ясно. Тем более непонятно, к чему это в «Собиборе».

С Вагнером или без — мерзость немчуры здесь и так не вызывает сомнений. И почти ничего не шевелится внутри, когда расслабленных эсэсовцев ведет на смерть от рук повстанцев маленький мальчик (который чистил обувь). Другой подросток втыкает фашисту шило в глотку и выдирает ему зуб (!). «Надо прощать людей?» — спрашивает он раньше у Хабенского. «Людей — да», — отвечает тот. Дегуманизация врага состоялась, и кто этого заслуживает больше, чем нацисты, построившие на дегуманизации свою идеологию. Зуб — за зуб, ведь правда?

Задавать эти вопросы, вообще-то, страшно. Лучше и не встречать возможности на них ответить. Титр в конце радует нас тем, что выживший паренек продолжил убивать беглых нацистов в Бразилии после войны. А 250 других беглецов-евреев до конца войны не дожили, их выдали местные. Ну, а Печерский и его враг-комендант пережили падение Берлинской стены. Чья судьба завиднее?

«Собибор», отдавая должное полузабытому героизму Печерского, хорошо показывает одно: коллективного героизма не бывает. Только личный и почти случайный. Бывает или нет коллективная ответственность нам, похоже, еще надо понять.