Борис Эйфман: Я моногамный человек. Моя страсть — балет

О миссии театра 

Действительно, как-то так получилось, что я дожил до 70 лет. И с одной стороны это радостно, что я дожил, и с другой стороны замечательно, что до сих пор, несмотря на такой уже возраст зрелый, во мне и в нашем театре не прекращается активная и творческая жизнь. Результат этой жизни — наши спектакли, наши премьеры, наши гастроли. И до тех пор, пока не появится Дворец танцев в Петербурге, мы будем сохранять нашу традиционную гастрольную деятельность и главную идеологию нашего театра – представление современного балетного искусства в мире.

Вы знаете, практика последних лет показывает, насколько важна наша миссия. Именно представление современного балетного искусства в мире.

С одной стороны, мы показываем, что сегодня в России не только сохраняют классику, но и дают современные конкурентоспособные постановки. С другой стороны, мы показываем, что сегодня мы не только конкурируем в плане вооружения, политических или экономических вопросах, но мы и конкурируем, хочу подчеркнуть, очень и очень успешно в плане искусства. Особенного музыкального, балетного, оперного искусства. Это те направления, где мы практически вне конкуренции.

Конечно, это не только в результате нашего театра. Это результат деятельности Мариинского театра, Большого театра. Но мы в этом направлении заняли какую-то свою нишу. Мне кажется, что мы не конкурируем – мы создали свой репертуар, свой стиль, свою притягательную энергетику наших спектаклей, которые притягивают людей во всем мире. Мы гастролируем в Европе, в Америке, в Южной Америке, в Азии, в Австралии — и везде с эмоциональным пониманием воспринимают наше искусство.

О стиле

Утром у меня было интервью с одним из ведущих критиков Лондона, и мы с ним очень много говорили о том, что сегодня такое модерн-балет, какие у нас есть постановки и как это всё сопоставимо. Мы пришли с ним к единому мнению, что особенная притягательность нашего показываемого искусства именно в том, что мы не похожи на западные современные компании.

Мы создали стиль, который объединяет прошлое, настоящее и, я надеюсь, будущее, российского и мирового балета. Потому что мы создали стиль, который не отвергает традиции, а развивает их.

А традиции балетного театра — это исконно наши петербургские традиции, которые получили свою кульминацию в 19 веке. Да, они получили огромное влияние Франции, Дании, но они получили такое развитие, что сегодня ассоциируется кульминация романтического балета именно с Петербургом. Петербург конца 19 века, Ленинград 20 века и Петербург 20 века – мы наследники их традиций. В этом и есть наша привлекательность и востребованность мира к нашему театру.

О будущих лидерах 

Мы заканчиваем наш сезон, впереди у нас ещё два спектакля. Что примечательно, 22 июля на юбилейном спектакле впервые на таком уровне будут представлены новые поколения хореографов. Будет представлена работа Лены Кузьминой, которая поставила прекрасный номер с учащимися Академии танцев, и хореографический номер Олега Габышева, который так же поставил свою работу с учениками  Академии танцев.

В этом концерте я хотел представить не только своё творчество, но и показать, что мы надеемся и очень много работаем над тем, чтобы было развитие и появление новых хореографов, новых артистов. Это будет первый показ будущих лидеров нашего театра. А в основном это будет программа, созданная из лучших фрагментов наших спектаклей. Надеюсь, будет интересно и увлекательно.

Перспективы и ретроспектива

Ретроспективу всего нашего 40-летнего пути я надеюсь показать в будущем году, когда будет 40-летие театра. Мы обязательно проведем особенный спектакль, где я попытаюсь создать ретроспективу от первых наших фрагментов 1977 года и до сегодняшнего дня. Потом у нас будет отпуск и, начиная с нового сезона, у нас очень насыщенный год, потому что мы будем показывать наши спектакли в Монако, в Большом театре, что для нас очень важно. Покажем наш спектакль «Чайковский» в Большом в начале октября. Затем мы будем показывать спектакли в России, которые, к сожалению, мы очень редко имеем возможность показывать в России, но в этом году мы покажем спектакли тем, кто трудно попадает в театры, но это будет им предновогодним подарком. Вот наше полугодие.

В будущем у нас будут гастроли в Германии, в Арабских странах. Там очень много гастролей, но не в них суть. Мы рассматриваем нашу гастрольную деятельность не как зарабатывание денег, а как представление нашего искусства в мире. Я вам скажу по собственному опыту, это действительно очень важный момент. Это влияние культуры на дипломатические взаимоотношения. Я думаю, это недооцененный фактор сегодняшней жизни, и только сегодня мы начинаем понимать насколько это важно. Всё-таки когда ты представляешь искусство, ты представляешь ту культуру, тот внутренний мир людей… То, что сегодня работает на дезинформацию, как эту дезинформацию можно изменить? Изменить на информацию? Только показать то чистое, откровенное искусство, насыщенное эмоциями и душой нашего российского искусства. Таким образом,

можно показать, что живут в России не люди, настроенные на агрессию, а те, кто творит это искусство.

Ведь творить это искусство могут только люди, у которых большая душа и большое сердце.

Поэтому это очень важный момент в создании не только новых названий, но и реставраций тех спектаклей, которые по тем или иным причинам ушли из нашего репертуара. За последние годы мы восстановили «Реквием», «По ту сторону греха», «Красную Жизель». Это не просто реанимированные спектакли, это спектакли, которые получили новое хореографическое, новое философское прочтение. Это спектакли, созданные в 20-м веке, но после реставрации  они представляют искусство 21-го века. Сегодня они соответствуют уровню нашего театра и в профессиональном, и в технологическом, и в творческом подходе. Поэтому сегодня мы занимаемся восстановлением этих спектаклей, чтобы войти в Дворец танца с большим репертуаром.

Поэтому в ближайшее время мы должны будем вернуть на сцену спектакли «Русский Гамлет» и «Страсти по Мольеру». Это наши спектакли, которые когда-то пользовались большим успехом, но они ушли из нашего репертуара. Поэтому мы должны их вернуть.

«Щелкунчик» для детского театра

К 2018 году я должен поставить «Щелкунчик». Надеюсь, что в 2018 году, как обещают мне строители, мы откроем детский Театр танцев. Это будет публичный, городской театр на базе нашей Академии танцев, и его открытие мы планируем начать со спектакля «Щелкунчик», который будет базироваться на учащихся Академии с привлечением солистов нашего театра. То есть это будет совместный проект.

Я думаю, это очень важное событие, потому что это будет не только учебный театр при Академии, а это будет открытая площадка, где дети смогут реализовывать свои таланты, участвовать в фестивалях, конкурсах. Это будет театр не только для профессиональных детей, но и для тех, кто занимается любительским искусством, которые просто любят танцы. Более того, направления будут совершенно разные: от фольклора до модерна. Поэтому, я считаю, что акция открытия этого театра, бесценна. И я очень благодарен нашему губернатору за поддержку, несмотря на сегодняшнюю экономическую ситуацию. Он поддерживает этот проект, и я надеюсь, что мы оправдаем то доверие, которое нам оказывает город.

О музее истории балета

Ну, как мы можем составить конкуренцию Академии Вагановой, которой уже 280 лет, а нам три года? Наша позиция — ни с кем не конкурировать. Наша позиция — занять свою нишу и идти своей дорогой, никому не наступая на пятки, никому не преграждая дорогу.

Всю жизнь моя позиция – всё делать самому и идти своим путём. Я никогда не занимал ничьё кресло, никому не мешал жить и творить. Своё кресло я купил сам за свои деньги. Это моя позиция.

Это благое намерение – создать музей, но это, ни в коем случае, не музей нашего театра. Надо создать, с одной стороны, открытый музей разных выставок. А с другой стороны, такой музей, в который могли бы наши дети прийти и получить более наглядную историю балета, более наглядные примеры о том, как развивалось искусство танца на протяжении трёх веков.

Скажу откровенно, кто учредитель — пока не решено. Я очень надеюсь, что город возьмёт на себя какую-то часть финансирования. Но я думаю, что городу тоже нужно увидеть, на что мы способны, поэтому я сейчас не педалирую эти моменты, не вымаливаю поддержки. Я хочу, чтобы мы показали какие-нибудь экспозиции и посмотрели бы все вместе, как это всё сходится в эти стены. Домик очень уютный, но он небольшой (особняк Ю. К. Добберт, на Большой Пушкарской ул., 14 — Ред.). Поэтому экспозиции должны быть эксклюзивными, элегантными и с хорошим вкусом. Вот мы сейчас попробуем сделать выставку, посвященную мне и театру. Это даст толчок к первым попыткам. Поэтому не торопите нас с созданием музея. Мы должны постепенно понимать его направление, его востребованность и т. д.

О мемуарах

Поводу моих мемуаров. Я думаю, пока ещё рановато. Дайте мне ещё немножко поработать, а потом уже черту подводить. Я, конечно, записываю какие-то свои реакции на те или иные события, которое меня сопровождают. Я анализирую эти события, пытаюсь зафиксировать свою оценку. Потому что всё уходит.

Я люблю писать. Когда ты пишешь, концентрируются мозги, и ты развиваешь свои идеи.

Поэтому, когда я получу какой-нибудь сигнал свыше, что пора, вот тогда я начну писать мемуары. Мне есть о чём поведать моим читателям будущим, потому что жизнь была непростая, большая.

О секретах выживания и успеха

Я начал сочинять в 13 лет, в 16 – уже была небольшая своя самодеятельная компания. В 20 лет я приехал в Ленинград. До этого я тоже часто приезжал. Ровно 50 лет назад я поступил в Ленинградскую консерваторию. С тех пор я живу в Ленинграде. Первые годы были очень трудные во всех отношениях: я голодал, я снимал углы, температура зимой была минусовой. Мне было очень трудно. Родители не могли мне достаточно помогать. Я жил тем, чем мог себя содержать. Но это были счастливые годы, потому что погружение в высокую ленинградскую культуру.

Я был чужой. Это был закрытый кастовый город со своими связями, со своими традициями. И, конечно, принять провинциального мальчика этот город мог не сразу.

Прошли годы, прежде чем я доказал, что могу в этом городе жить и творить. Но, с другой стороны, в 67-м году я снял уже свой первый фильм. Работал везде, где только мог: на телевидении, эстраде, в театрах. В 70-м году я поставил свой первый балет «Навстречу жизни». В 75-м была премьера балета «Жар-птица». В 77-м году я уже получил право создать свой театр.

После 10 лет жизни в Ленинграде я был руководителем трупы. Вообще, это короткий срок, учитывая, что начал я практически с нуля.

Но прежде, чем я создал трупу, это были 10 лет выживания, потому что, как вы знаете, был очень высокий уровень советского искусства, но инакомыслие было недопустимо. И то, что я делал, вызывало восторг у публики, хоть и молодой, но абсолютное неприятие официальных лиц.

Это была борьба за то, чтобы быть свободным художником в системе с цензурой.

Это был очень трудный период. И каждый балет, который я хотел донести до зрителя, проходил через сумасшедшую цензуру. Но, как вы видите, Бог дал мне терпения и силы всё это выдержать, и сегодня я счастлив, что сохранил свой театр в нашем городе. Создал свой стиль, свой репертуар, не похожий ни на один другой. Сегодня мы очень востребованы. И как сказал сегодня этот критик: «Вас очень трудно поначалу принимали в Лондоне, но вы их победили, потому что вы всё сочиняете и сочиняете с каждым годом всё лучше и лучше». Для показа не только в нашей стране надо долго жить и много работать.

Покорял Александр Македонский. Покорял Юлий Цезарь. Я не покоряю. Я вовлекаю в свой мир людей и мне радостно, что круг этих людей расширяется.

Сегодня я пока не вижу практически никого рядом с собой, кто бы мог действительно видеть искусство в себе, а не себя в искусстве. Сегодня молодежь, я не могу сказать о ней ничего плохого, но сегодня как-то так, вы знаете, погрузиться в мир творчества, погрузиться в мир созидания, погрузиться в мир сочинения, мучиться, искать экспериментировать, ежедневно работать — я не вижу таких людей. А без этого, к сожалению, понимаете, не возможно.

Я вспоминаю, как я в голодном, холодном Ленинграде был зал балетный один. Урок начинался в 10 часов утра. В 8 утра я уже был там. Представляете в 8 часов зимой в Ленинграде уже в балетном зале! Включал магнитофончик, такой, примитивный и сочинял хореографию. Это уже студенческие годы. Я приучил себя ежедневно работать, ежедневно совершенствовать себя, работать. Вот я единственное могу пожелать молодым людям — это научиться работать. Не просто работать, а работать над собой, совершенствовать себя.

Главный источник успеха — это научиться совершенствовать себя.

Вот если человек научится это делать, то он будет это делать постоянно. Вот я говорю, мне 70 лет, я знаю, что я ничего не знаю. И я понимаю, что я все время на пути. Горизонт, к которому ты идешь, он все время отдаляется, но ты к нему идешь. И вот этот путь достижения недостижимого горизонта это и есть жизнь творческого человека. И если человек почувствует от этого удовольствие, творческий кайф, то, конечно, тогда у него все получится.

О неудовлетворенности

Я скажу вам честно: при всём том, что мой театр имеет большой успех в мире, но я считаю, что мой лучший спектакль ещё впереди. С каждым спектаклем я удивляюсь сам себе и своим возможностям: в самой классике, в самой хореографии, в технике, в сочинении, в погружении. Погружение в драматургию спектакля — это тайна, о которой молодые вообще не имеют никакого представления. Я сам дохожу до этого только сейчас. Я рассказываю историю души человеческой, эмоций человеческих. Это очень трудно. И выразить всё через движение, через язык тела. Где всё понятно и эмоционально понятно, потому что говорит с тобою тело на языке,  понятным всем.

Не хватает, я думаю, чего? Удовлетворения. Я человек, который не удовлетворен самим собой. Поэтому мне это даёт силы постоянно, как сказал критик, «вам конкурент вы сам».

Я, действительно, конкурирую сам с собой. Это потрясающе. Растить внутри себя этого антагониста, конкурента – очень важно для каждого человека.

О вдохновении

Есть художники, которые, допустим, влюбленные, которым романы, увлечения помогают. Мне – нет. Потому что я считаю, что

я человек целенаправленный. Я моногамный человек. Моя страсть — балет. Я убеждён, что страсть — это болезнь, которую нужно посвятить какому-то одному виду деятельности.

Я думаю, что все мои эмоции рождаются изнутри. Мне не нужен внешний мир для вдохновения. Так выработалось у меня. В моей жизни было мало внешних факторов для вдохновения. Понимаете, Бог, действительно, дал мне этот внутренний мир, который я в своей жизни реализую. Тот дар, который я всю свою жизнь несу, дар – это не только уметь сочинять движения. Художественный дар — это создание своего образа пластического мира. Это создание какого-то своего космоса. И это особый дар.

Сочинение — это достаточно мучительный процесс. Но когда у меня что-то получается, когда я чувствую, что я что-то создал, это необыкновенное чувство. Это ни с чем не сравнимое чувство творца.

Я понимаю, что творец один. Но мы маленькие подмастерья, которые ощущают такую радость от того, что что-то ты можешь в этой жизни создать сам.

Но для того чтобы что-то создавать, я думаю, что все эмоции — это такой толчок, который внутри тебя. И ты рисуешь его, ты накапливаешь его. Но я думаю, что это не внешнее влияние — это дар, который человек получил или не получил, он почувствовал внутри себя или не почувствовал. Я почувствовал, мне повезло.

Вообще, я, наверно, хореограф такой специфический. Потому что я люблю углубляться в проблему, углубляться в тему.

Например, сейчас я поставил балет «Чайковский. PRO et CONTRA». Я полгода практически сижу, у меня застольный период, полгода я читаю все, что написано Чайковским на разных языках. Потом я анализирую, исписываю тетради, анализирую каждый момент его жизни, каждый момент его отношений с женой, с самим собой, окружением, семьей. Это анализ личности художника в моем видении, в моей интерпретации. Это огромный аналитический груз. Потом начинается подбор музыки. Ну, с Чайковским понятно. Но вообще, когда делаешь новый балет, допустим «Up & Down» — это Гершвин, Шуберт. Нужно прослушать все, что написано этими композиторами и выбрать ту музыку, которая может стать музыкой твоего балета.

И вот, когда все это готово, а это минимум полгода, после этого ты идешь в балетный зал и начинаешь сочинять хореографию, что является, как ни странно, наиболее понятным и емким путем. Потому что тут путь выбора музыки — это всегда как чистый лист бумаги, потому что ты его должен заполнить. Я хореограф, я всегда мыслю хореографическими, классическими образами, а тут нужно мыслить категориями философскими, погружаться в сознание, чтобы понять то, что не видит обычный зритель, то, что не видит обыватель, узнать неизвестное о такой известной личности как Чайковский. Это очень трудный процесс, но для меня понятый и близкий.

Я думаю, что если молодые люди начнут погружаться так глубоко в этот процесс сочинения, тогда и уровень нашего искусства поднимется выше. Потому что сегодня это очень примитивное сочинение танцев на музыку.

О радостях жизни и страхах

У меня есть сын и это, конечно, большой подарок судьбы, что у меня есть сын, есть жена, есть семья, есть любимая собака. И, конечно,

это большая радость, когда можно поздно ночью вернуться домой и знать, что тебя ждут.

Ну, конечно, больше всего радуется собака. Потом жена, потом сын. Но все равно как бы они внешне не проявляли свою реакцию, я думаю, что они рады, что я домой вернулся. Поэтому больше ничего практически не может радовать, кроме работы. Если у человека есть работа и семья, что еще можно просить у Бога? Больше ничего не надо. Работа меня настолько поглощает, что… Мне вот немножко страшно, что эти два театра, которые мы должны открыть в ближайшие годы, это проекты века.

Вот, допустим, Дворец танцев. У меня сейчас в театре, 150 человек штат, со всеми дежурными, уборщиками и т.д. А должно быть 505 человек. Где этих людей взять? Как их обучить? Как их сделать единомышленниками? Как сохранить чувство семьи, не фабрики, а семьи? Это очень трудный процесс. Это требует, конечно, колоссальной работы и не одного человека, а целого коллектива.

Как создать Детский театр, который требует совершенно другой драматургии, совершенно другой культуры? Это же театр, это не учебный процесс. У меня есть замечательная дирекция Академии танца. Знаете, есть учебный процесс, но театр — это другое совсем. Это параллельная структура. Тем более публичный театр, это не школьный. Поэтому он должен быть со своим репертуаром, со своим планом, должны быть специалисты. Это огромный-огромный процесс. Как я это все смогу преодолеть? Это все меня немножко пугает. Даже не потому, что я уже немолодой человек, меня пугает отсутствие специалистов в Петербурге, отсутствие людей, с которыми можно дела творить. Мне, конечно, очень грустно от этого. Может, они и есть, но я не знаю. Может, я начну где-то публично выступать и призывать: мы ищем таланы, ищем специалистов.

Напишите, пожалуйста, что Эйфман ищет специалистов разных направлений: административных, банковских, творческих, всех направлений деятельности театрального искусства. Потому что я не могу найти. А все остальное – преодолеем.

О Дворце танца и знаках судьбы

Я имею отношение только к Дворцу танца и никакого отношения к проблемам там архитектурным, идеологическим и т. д., и т. д. Проектом Дворца танца я занимаюсь почти 20 лет. У нас время не позволяет рассказывать всю эпопею. Когда химики воровали, продавали, вы об этом знаете. Когда я был замешан во всяких экспертизах по выявлению химического анализа земли. Не буду рассказывать, во что я был погружен.

Когда Валентина Ивановна была губернатором еще, я пригласил ее посмотреть эту территорию. Вот мы вышли и, знаете, как в фильмах бывает, когда выходишь, а там - как после катастрофы, будто война только закончилась. Никого нет, пустыня, развалина. И тут крыса выбегает — как Валентина Ивановна кричала! Столько всего пережили за эти 20 лет.

Но когда президент на мой вопрос, который я задал в эфире, сказал: «Мы Дворец танца построим», и, действительно, сейчас этот вопрос решается очень активно, решается буквально в ускоренном темпе. Финансирование выделено, проектная документация готовится. Сейчас эта документация должна пройти экспертизу. Я думаю, что глубокой осенью уже начнется строительство.

Если говорить обо мне, о том, как я ощущаю: в начале я как-то, действительно переживал, что никак не получается. А сейчас я понимаю, что есть судьба, есть всевышний, который, действительно, протекцию готовит тем людям, которые искренне служат Добру. И я считаю, что до сих пор, что у меня нет своей сцены, и еще года 2-3 не будет, —

это знак судьбы. Потому что как только мы откроем сцену или как только закончим строительство и войдем в процесс эксплуатации, то я закончусь как хореограф.

Я на 2 года, как минимум, просто отойду от сочинения хореографии — надену каску или что-то еще и начну адаптировать это огромное помещение, эту огромную территорию. Понимаете, когда дается такой проект, нужно еще минимум год, чтобы все эти машинки, чтобы все эти компьютеры заработали. Поэтому надо составить с моими коллегами план эксплуатации сцены. Я хочу, чтобы на этой сцене были лучшие труппы мира. Чтобы это была фестивальная сцена. Сцена, которая представит гостям Петербурга лучшие театры мира. Поэтому это большая-большая административная работа. Поэтому я хочу за эти 2-3 года успеть поставить все, что задумано. Я, с одной стороны, до сих пор переживаю, что нет своего дома. Но понимаю, что это судьба, что первоначально я должен был реализовать себя как хореографа, а не как администратора.

Это уже четвертый проект. Нельзя в одну и ту же воду входить. А я вот четвертый раз вхожу в одну и ту же воду. Это даже не вода — это болото. Эмоции затупились, но я стараюсь сохранить профессиональный уровень, чтобы и хоть это мучительно, но было достойно. Я понимаю, что мы приходим и уходим в этот мир, после нас должно что-то остаться. Я хочу, чтобы было достойное здание, и чтобы оно радовало, а не огорчало. Как многое то, что происходит в нашем городе.

О наградах и признании

Я как ребенок радуюсь, мне очень нравится получать награды. Последняя награда – орден «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени, сейчас я получил орден Почета. И это не потому, что я такой славный. Понимаете, за мной театр, за мной люди. Признание лично моего творчества – это признание моего театра. Поймите, не мне дают. Да, конечно, пишут конкретно мне. Но что я без театра? Что я без моих артистов? Что хореограф без артистов? Ну, я буду сидеть писать свои мысли на бумаге, а дальше что? Поэтому тут и возникает вопрос, кого наградить. Конечно, наградили в первую очередь театр. Награда для театра — это признание его, важности его, деятельности.

Это не вопрос тщеславия, это вопрос подтверждения.

Я все время ощущаю ответственность за тех людей, которые со мной работают, за тот театр, который я создал. Говорят, театр живет не больше 7 лет, а мы живем 40 лет, и я считаю, что мы развиваемся. Каждый шаг, каждое движение — это аналитическая обработка всяких вариантов, возможностей, где нужно выбрать правильный путь развития театра. Очень большая проблема кадровая, не только художники, но и артисты проблема. Артисты моего театра — это проблема. Вы знаете, что моему театру нужны артисты особые: высокие, красивые, молодые, очень профессиональные и артисты, которые через тело могут пропустить эмоцию. Сегодня особенно трудно их найти. Будем работать, и, я надеюсь, что мы пробьемся.

О трансляции и фильмах-балетах

Видеотрансляции как явление, пропаганда балетного искусства — явление, конечно, положительное. Больше скажу: вы, конечно, удивитесь, но я поставил спектакль «Гаянэ» в 76-м году. В 77-м году приехала американская компания и сняла этот балет в кино. В 78-м году был первый эксперимент, когда из одной точки, я сейчас не помню какого города, около 500 кинотеатров показали этот балет «Гаянэ». Почему они его выбрали, я до сих пор не понимаю. То есть я участвовал одним из первых в этом эксперименте еще в 78-м году. Поэтому как явление пропаганды этого искусства — это явление позитивное. Готов ли я к этому? Может, в какой-то степени да, именно как пропаганда: есть такой театр балета Бориса Эйфмана. Но как вид постоянного какого-то общения через экран публика не получает.

Было такое пошлое выражение «Понюхать розу через чемодан». Все-таки это плоский экран, плоское искусство. А балетное искусство – это живое, многомерное искусство.

Это такое искусство – импульс тел, мышечное движение, мышечная игра, это передается, это и есть прелесть и ценность нашего искусства. Мы делаем сейчас такую работу. Моя труппа уходит в отпуск 23-го, а я сажусь за монтаж фильма-балета «Up & Down». Мы пытаемся делать кино, чередование крупных планов, специальные ракурсы. Пытаемся возродить то, что было модно в советский период – фильм-балет.

Трансляция есть трансляция. Я думаю, что все-таки футбол интереснее. Опять же, повторюсь: как факт — позитивно, но в меру.