Боуи возвращается к звездам
Писать про Боуи в день его смерти – значит, повторять банальности. Что был живой классик, что повлиял на всех – от панков до группы «Наутилус Помпилиус» и от Мэрилина Мэнсона до современной попсы. Что он был и прекрасный актер, столь же незабываемый в ролях в «Голоде» или «Лабиринте фавна», как и на сцене. Что он сам по себе, подобно Энди Уорхолу, казался произведением искусства едва ли не в равной мере, чем и его музыка.
Один из самых расхожих штампов, возникающих в разговоре о Боуи – «инопланетянин». Имеется ввиду и его Зигги Стардаст, и «космическая» тематика самых знаменитых песен, и персонаж «Человека, который упал на Землю», и тяга к перевоплощениям, а вероятнее – все вместе. Об инопланетянине говорят то с восторгом, то с недоверием – чего ждать от пришельца из космоса, никто не знает.
Эта смутная тревога видимо вылилась в обвинения певца в нацистских взглядах – что характерно, как на родине в Великобритании, так и в СССР, где у него на границе якобы изъяли запрещенную литературу соответствующей тематики. Обывателю всегда неуютно рядом с «иными», и в своей злобе обыватель клеймит иного фашистом, гомосексуалистом, недочеловеком – всем самым страшным, что может представить. Этот страх и восхищение перед «пришельцем», хочется думать, вдохновляли певца на протяжении его карьеры – с тех пор как простой мальчик Дэви Джонс взял себе имя Дэвида Боуи.
Интересный эпизод из путешествия Боуи по Транссибирской железной дороге в семидесятые: на одной из станций прохожие глазеют на пестро одетого интуриста, а сам музыкант ищет, чем бы открыть бутылку лимонада. Проходящий мимо солдат дружелюбно улыбается, берет у Боуи бутылку и откупоривает ее зубами – говорят, Боуи был приятно удивлен. Для англичан в те годы поездка в Советский Союз казалась чем-то куда более экзотическим и опасным, чем поездка в Индию, а Боуи тянуло к экзотике, к инаковости.
Его, может быть, лучший альбом Heroes был записан в Берлине, в непосредственной близости от Стены – и, по воспоминаниям очевидцев, певец дразнил фонариком часового границы ГДР, перепугав всю студию.
Чтобы уйти от пересказывания расхожей мифологии, вспомню свои впечатления от первого знакомства с Боуи. Я учу английский по рок-песням, слушаю Space Oddity и впервые открываю для себя текст не о несчастной любви или хулиганской жизни – двенадцатилетнего меня поражает история о космонавте, обреченном погибнуть в своем корабле и завороженном красотой Земли. Позже я смотрю странный японо-английский фильм «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс!», с восторгом догадываясь, что накрашенный, как гейша, певец с историями о марсианах и бравый офицер ее величества – одно лицо.
Боуи мог быть кем угодно, что и значило в его случае быть самим собой. Ретроспективно кажется, что каждый его шаг был артистическим жестом – наверное, для него это было не так, но героев создает взгляд со стороны. Вот и его смерть, на очередной волне популярности, через два дня после долгожданного альбома, после клипа, в котором он, прикованный к постели, с иссушенным раком лицом, но все такой же «неземной» и непохожий ни на кого, поет о Лазаре, воскресшем из мертвых.
Удивительно, как непохожесть Боуи не сделала его «известным в узких кругах», культовым певцом для некой субкультуры. При всей своей экстравагантности, он был, конечно, для всех, оставаясь в десятке самых популярных музыкантов века. Значит, если он и был пришельцем, то из мира, очень похожего на наш, разве что более красивого и загадочного, точно присыпанного слегка звездной пылью.