Василий Панкратов: «Березки люблю — разве этого надо стыдиться?»

— Когда вы пришли на пост главы комитета, то сказали, что в нашем культурном поле что-то происходит не так. К чему тогда были основные претензии и что изменилось спустя год?

— Довольно напряженная ситуация была в театральной среде. Город вкладывает в развитие этой сферы огромные деньги и вправе интересоваться, какая у театров посещаемость, цена на билеты, какие перспективы развития. Кажется, театры не понимали, что от них хочет власть и что они хотят от власти. Сейчас идет интереснейшая работа. По инициативе губернатора был создан Совет театров, в него входят самые опытные руководители, обсуждаются острые вопросы и концепции развития. Существовало недопонимание между Комитетом по культуре и Законодательным собранием, мне кажется, теперь это тоже в прошлом. Были проблемы с проведением праздников. Стараемся делать работу экспертного совета максимально открытой, ежегодно обновляем состав. При общем сокращении финансирования праздничной статьи делаем ставку на разнообразие, творческие идеи, интерактив. Вы видели, с каким восторгом зрители встречали участников проекта «Танцующий Невский» в День города? А вечерний оперный концерт на Дворцовой? Это же события, которыми можно гордиться.

— Раз уж сразу заговорили о праздниках: СМИ писали, что в марте этого года в комитете проводились обыски. Речь шла о возможных хищениях бюджетных средств в рамках организации городских праздников. Подозревается ли кто-то из комитета?

— Из комитета — нет. А проверки у нас идут все время: запрашивают документы по тому или иному направлению. По праздникам нас проверяли и финансовый комитет, и контрольное управление губернатора, и следственные органы. Весной выбрали несколько городских праздников, которые у всех на слуху... Хотя я особенно не слежу за этим.

— То есть это вас не волнует?

— Волнует честь комитета. Но проверки — нормальная текущая работа. Это журналистов, к сожалению, интересуют «скандалы, интриги, расследования». Да, действительно следственное управление запросило документы, возбуждены уголовные дела против нескольких компаний-подрядчиков. Но о серьезных претензиях к комитету мне ничего не известно. Писали о фальшивых платежках, которые мы будто бы принимаем. Но это смешное обвинение. Не в компетенции комитета отслеживать подлинность платежек. Это должны делать другие ведомства.

— Получается, вы уверены, что все сотрудники вашего комитета чисты и порядочны?

— В людях, которые работают непосредственно со мной, я стопроцентно уверен. Что касается всего комитета, у меня ни разу не было повода заподозрить кого-то в нечестности.

— Вы жесткий руководитель?

— Жесткий, когда нужно быть жестким. Но не буду себя демонизировать. Я люблю командный дух — когда все работают с удовольствием, а не из-под палки.

—  Вы в одном из интервью сказали, что если руководитель говорит «надо», то следует ответить «есть».

— И продолжаю так считать. Я сказал это про себя и про своего руководителя. Я музейщик, политическую карьеру делать не планирую. Надеюсь, по окончании срока службы вернусь в музей.

— Вам тяжелее на этом посту, чем в музее?

— Тяжелее. Ответственности больше — там одно учреждение, а тут сто восемнадцать. Цена ошибки выше, много бумажной работы, которая не вдохновляет.

—  А в семье не отговаривали идти на этот пост?

— Отговаривали.

— Вы также замечали, что не являетесь любителем актуального искусства, ваши вкусы - Пушкин, Толстой, Рахманинов, «березки». Есть ли для вас в современном искусстве что-то непонятное?

 — Когда был молодым, казалось, что понятно все. Привлекало необычное, сложное, неоднозначное. Сейчас многое не понятно. Это касается и актуального искусства. Но я не расстраиваюсь. У меня поменялись взгляды на жизнь, появились сильные предпочтения. Уже нет внутреннего стремления обязательно разобраться в том, что не является для тебя жизненно важным. Актуальное искусство — это целый отдельный мир, со своей системой координат. В этом мире надо жить, в него надо погружаться. Только тогда начинаешь понимать и получать удовольствие. Никакого неприятия или отрицания актуальное искусство, конечно, не должно вызывать — это часть современной культуры. Многие люди увлекаются им, особенно молодежь. Нельзя не видеть колоссального значения этого искусства, например, для развития моды и дизайна, архитектуры, музейной деятельности.

— Вы сказали, что в мир современного искусства надо погружаться. Вы хотели бы когда-нибудь это сделать?

— Повторяю, мне это не очень интересно. Невозможно постичь все на свете, надо уметь выбирать то, что по-настоящему волнует. Это не мой путь, мне милее Пушкин. Ну и березки, да! Вот я недавно оказался на Крайнем Севере, в настоящей тундре. Какие там березки! Прелесть! Это в генах, наверно. Моя дочь в Архангельской области, в Кенозерском парке, говорят, расплакалась от вида одной старой деревеньки.

— И это про вас тоже?

— Да, я люблю природу и старину. Люблю, когда сложность глубоко скрыта, а не выставлена напоказ, как у многих современных художников. И березки люблю — разве этого надо стыдиться?

— Недавно в городе разгорелся скандал: глава Комитета по молодежной политике на шествии нес портрет с изображением Сталина. Как вы считаете, чиновники такого уровня, как ваш, могут привносить личное видение искусства, политики, культуры в поле своей деятельности? Будете ли вы это делать?

— Вы задаете сложные вопросы, на которые нет однозначных ответов. Читал по этому поводу полемику. Кто-то сказал, что в Америке личные художественные вкусы президента не распространяются дальше его спальни. Мне это кажется утопией. На Западе говорят: у нас нет коррупции, но есть лоббирование. Прямое вмешательство чиновника в искусство — это, конечно, коррупция, но есть и другие формы воздействия. Если ты на виду, то твои вкусы и пристрастия все равно имеют влияние. А для русской истории это вообще характерно. Вспоминаю Николая I, который вносил личные правки во все значительные архитектурные проекты Империи. Между прочим, ничего вредного, кажется, не сделал. Хорошо это или плохо? В какие-то исторические моменты, наверно, и неплохо. В любом случае, нам это свойственно и в одночасье измениться мы не можем. Другое дело, когда влияние начинает выражаться в запретах и гонениях на те явления культуры, которые власти не нравятся. Это непозволительно и очень недальновидно. Тот же император Николай I вошел в историю искусства со знаком минус — за то, что правил Пушкина. К сожалению, совершенно бездарно.

— Вернемся к вопросу политики комитета: существует ли или разрабатывается какая-то концепция развития культуры в Петербурге или просто год от года идет планирование текущих мероприятий?

— К трем последним документам этого рода я имел непосредственное отношение: одну концепцию писал частично, другую — от начала и до конца, третью редактировал. На сегодняшний день срок действия последней закончился. Создать что-то подобное можно, но думаю, преждевременно. Мы опять живем в переломную эпоху. Меняются взгляды на все, в том числе, и на роль культуры в обществе. Посмотрите, какие страсти кипят вокруг федерального закона об основах культуры. Прежние концепции исходили из стандартного европейского понимания культуры как одной из сфер услуг. Помните, тогда все говорили о европейских ценностях, о том, что наш город — самый европейский город в России? Петербург — город европейских стандартов. Таким был недавно лозунг руководства города, и горожане это активно поддерживали. Сейчас страна в другом внутреннем состоянии, а Петербург — это не остров. В таких глобальных вещах, как культурная политика, нельзя быть оторванными от остальной России. Стандартный рыночный подход сегодня выглядит устаревшим. Общество не то, люди не те, слова неправильные — все фальшиво. Связано ли это с общим психологическим настроем, ростом патриотических настроений? Конечно! И с Крымом связано.

— Сейчас в городе проходит Манифеста-10. Может ли Петербург стать центром современного искусства (и хотите ли вы этого) или наш вариант — традиционное искусство?

— Второй вариант выглядит более жизнеспособным. В традиционности Петербурга его сила и привлекательность для туристов. И не только для них, но и для нас, жителей. Недаром идет яростная борьба за сохранение исторического центра. Классический архитектурный облик города воспитывает вкус людей в определенном направлении. Я сам почувствовал это, когда стал жить в центре города, а не в Купчино, где родился и вырос. Какое наслаждение — белой ночью увидеть по соседству, за углом твоего дома, шпиль Адмиралтейства с розовым отблеском на боку! Не хочется никаких экспериментов и нововведений.

Но я понимаю, что развитие нельзя остановить. Современность тоже должна присутствовать. Вы спрашиваете про Манифесту. Это фестиваль актуального искусства. Комитет поддерживает множество проектов в этой области, и Манифесту мы поддержали, город выделил на ее проведение почти 150 миллионов рублей. Это колоссальные деньги. Так что в Петербурге живет разное искусство. Я только против столкновений и экстремизма. У актуального искусства есть это свойство, оно в основе своей иронично и часто провокационно. У него роль такая, или поза, если хотите, — бороться с классикой и традицией. А есть люди, которые понимают это буквально. Появляется такое агрессивное отношение к классическому наследию. Однажды слышал от любителя современного искусства рассуждение: «Петербург — сплошное жалкое подражательство. Вот Гостиный двор. Что в нем ценного?  Стократное повторение римских портиков. Езжайте в Падую, там целые улицы такие, там и наслаждайтесь!»

Часто слышу, что в городской среде мало современной скульптуры. Как это принято в Европе. Сидит на бронзовой скамеечке бронзовый старичок, а ты с ним рядом можешь присесть. Или сантехник из люка вылезает, как в Стокгольме. Мне лично этот сантехник на фоне величественного северного романтизма кажется нелепым. Но если в обществе возникает такое желание, пусть будет сантехник. Пусть будет современное искусство, архитектура, но лучше где-нибудь в новых кварталах. Так чтобы мы не потеряли то ценное, что у нас есть.

— У нас в городе уже было несколько неприятных историй: например, на музее Владимира Набокова написали «педофил», к МДТ подкинули свиную голову. Каким образом Комитет по культуре предполагает пресекать выступления православных активистов и псевдоказаков, которые ведут себя вызывающе по отношению к искусству?

— Почему вы меня об этом спрашиваете?  Мы не прокуратура, не Следственный комитет. Это тоже экстремизм, только другого толка. Конечно, я не поддерживаю подобные выступления. Так же, как не поддерживаю ношение портретов Сталина.  

— Может, позиция власти жестче должна звучать? Потому что, кажется, что эти поступки идут от ощущения вседозволенности.

— Наверное, можно было бы и пожестче. Но тут тоже не все так просто. Крайне обидно и стыдно, что это происходит в Петербурге. Что затронуты Набоков и Додин. Но нельзя всю проблему сводить к бездействию власти. Важно решить, какие причины. Если в обществе появились такие настроения — это сигнал, что что-то неладно. Думаю, дело не в МДТ или    «Лолите», которую никто из хулиганов не читал. Это провокация, но она отражает очень широкую реакцию многих людей на то, что проповедует культура последних десятилетий, кино, телевидение. Грязь, насилие, осмеяние традиционных ценностей. Вот мы и получаем в ответ. Я же недаром полемично про «любовь к березкам» вспоминал. Так презрительно именовали в культурной среде пристрастие ко всему традиционному. Есть вина интеллигенции в том, что «березка» превратилась в дубину, которой ее же, интеллигенцию, начинают постукивать по голове.

— Уместна ли, по-вашему, в петербургской культуре цензура?

— Как чиновник я категорически против. А как обычный гражданин, у которого дочь растет и внуки, надеюсь, будут...?  Великий писатель Гончаров был цензором, я бы от такого цензора не отказался. Но сначала надо вырастить поколение Гончаровых. Слишком памятно советское время. Тогда любая цензура безумно раздражала, казалось, она ограничивает внутреннюю свободу.

— И сейчас так кажется — когда читаешь запретительные законы.

— Ну знаете, вы в советское время не жили! Я отлично помню, как за чтение самиздата гнали из комсомола, из институтов. Один мой друг от чересчур громкого стука в дверь квартиры так испугался, что заперся в туалете и сжег все сочинения Солженицына в унитазе.  Думал, с обыском пришли, оказалось – из жилконторы. Унитаз, кстати, весь был черный и лопнул. Потом мы с ним закапывали пленки с отснятой литературой где-то в Павловске, они до сих пор там лежат, в большой консервной банке, уже не помню, где. Сейчас, если есть ограничения, то это такая ерунда. Весь мир открыт, любая книга доступна. Вот Манифеста началась. Это такое счастье по сравнению с тем, что было. Не надо торопиться и желать всего сразу. После всех бед XX века, из которых страна выкарабкалась с такими потерями, нельзя вдруг превратиться в свободную цветущую державу. На это нужно время. 20-30 лет спокойной жизни.

— Вы говорите, что по сравнению с тем, что вы видели, это ерунда, но не кажется ли вам, что это поступательное движение назад?

— Какие-то шаги вперед, какие-то назад (Василий Юрьевич рисует пальцем на столе извилистую линию). Идут поиски пути, выхода. Но основной вектор все-таки — из прошлого в будущее. У меня на этот счет нет никаких сомнений.