«Находимся в своём мире и ударяемся друг о друга»: актриса, режиссёр и драматург о подростковой драме и школьном буллинге

«Почему мы никогда не можем сказать, что нам больно?»

Действующих лиц на сцене под десяток. Здесь младшие брат и сестра Люции — Февраль с Октябриной, её мама и бабушка, одноклассница Катя Маркина со свитой, мама Тани, считающая Люцию «хамкой», учительница Елизавета Михайловна. Но все они — игрушки. Героиня перед зрителем одна. 

— Это чувствительная девочка, которая переживает очень сложный период своей жизни — взросление и попадание в наш сложный мир. Что же делать подростку, на которого легли недетские проблемы? Она думает: «Нужно быть удобной для того, чтобы тебя любили». И пытается сделать всё, что от неё требуют, — рассказывает автор пьесы Леся Гура. 

Монодраму «Хейт. Дизлайки. Сахарный рожок» впервые планировали представить зрителю в формате читки. Но в итоге, по словам режиссёра Яны Ореховой, получился эскиз спектакля. Постановка готовилась четыре дня.

Яна: Это были тяжёлые, спартанские четыре дня. Выбор пал на формат читки, потому что только это было реально сделать за такой короткий срок. Хотя даже если бы эта пьеса была прочитана просто: мы бы включили сверху свет, посадили бы Катю на стул и дали текст — сильно бы всё не пострадало. Этот текст самостоятельный, и это прекрасно.

Катя: Читка… Это всегда так. Когда за столом — это одно, когда начинаешь ходить, то, наоборот, как бы… Живые процессы рождаются. Это интересно. 

Для каждой из девушек «Хейт. Дизлайки. Сахарный рожок» — пьеса о чём-то личном.

Леся: Я наблюдала такую ситуацию в детстве. Была девочка, с которой мы дружили, вместе в садик ходили, потом — в начальную школу, в гимназию. Она очень взрослой выглядела в 13 лет, по-другому росла. И я со стороны наблюдала за тем, как её открыто буллили, как девочка из другой школы поставила её на колени и записала это на видео. Вспомнила об этой ситуации и подумала: «А как вообще сейчас это всё случается?». 

У меня есть 13-летняя сестра. Она часто рассказывала, что ей не с кем дружить, ей тяжело. Я послушала её, приняла какие-то её штуки и сопоставила это со своим опытом. Казалось, что я всегда должна быть «хорошей девочкой», у меня не было диалога с родителями…И я подумала: 

Хотя, может, и приходит, но мы никогда не можем сказать: «Слушайте, ребята, нормально с вами общались, потом случилась какая-то ерунда, и мне теперь больно». Что-то срабатывает в нас, что-то у нас такое закрывается, и всё. 

Катя: У меня, например, была история с моей бабушкой, похожая на историю героини. Потому что она говорила фразами из книг. Заученными пословицами. Настоящего диалога у нас с ней не было. Она не хотела принимать меня такую, какая я есть. 

Яна: Я помню, что взрослые очень часто вели себя со мной так, будто бы я не ребёнок, а такой же взрослый человек. Требования были такие же. И постоянно сейчас я даже сама с точки зрения взрослого человека думаю, что это ненормально, неадекватно. Хотя в жизни с этим сталкиваюсь.

О современных подростках, инфантильности и трудностях диалога

На премьерную читку пьесы «Хейт. Дизлайки. Сахарный рожок» пришло человек 20. И большинство, на взгляд, уже давно не были подростками. 

«Ребёнок из счастливого дома–парохода, высадившись на новом для него острове, не будет хейтить другого ребенка за то, что он не похож на него, если… Если у него в жизни есть сахарные рожки, мама, папа, их смех и объятия…» — слышится голос Кати в начале. В это же время на стене показывают отрывки чьего-то семейного видеоархива — утренник в блестящем розовом платье, первый день за школьной партой, большое летнее путешествие на катере от одного берега реки до другого, тёплые объятия с мамой. 

Яна: Когда я увидела это видео, где мама коленочки целует, мне так захотелось на ручки снова. Вот мне 33 года, а я на ручки хочу, если честно. И я так завидую Кате, что она тут сидела, рисовала. Я тоже хотела бы порисовать. Мне кажется, что этот спектакль важен и интересен не только детям. Это про выстраивание диалога. То есть про то, что вообще-то можно «словами через рот».

Мы очень много недоговариваем. Каждый в своем мире находится, и мы ударяемся друг о друга. Очень много сложностей: и в отношениях между мужчиной и женщиной, и в семье между ребенком и родителями. 

Мы сейчас сталкиваемся с тем, что подростковый возраст сместился. И дети взрослеют гораздо позже. 

Катя: Инфантильности сейчас очень много…

Яна: Да, инфантильной позиции… И диалог, он не образуется между взрослым человеком и человеком, условно, маленьким. 

Много сложностей с точки зрения просто нашей жизни, с точки зрения театра и режиссуры. Мы же тоже с подростками работаем, их внутренней организацией, и здесь есть много проблем. Они, например, «не выходят в ноль» из роли, и очень много сейчас документального театра, где они хотят собственные истории рассказывать. Сложно работать с такими текстами, в окружении таких детей и в таких ситуациях.

Чем занимается ребенок один дома? Танцует в маминых туфлях, повторяет лунную походку, скучает по папе-дальнобойщику, переживает о сказанном и несказанном и разговаривает с игрушками. И теперь каждому зрителю о его маленьком мире напоминают со сцены. 

Катя: Этот спектакль для меня как исполнителя — на грани. Где-то я ребёнок совсем, а где-то именно взрослый. Так зритель может почувствовать, что понятие взросления — очень сложная штука. Есть о чем задуматься в этом спектакле.

Яна: Накануне показа мы думали насчёт альтернативной концовки и рассуждали, настоящий ли в пьесе конец. Пришли к выводу, что он очень двоякий. 

Финал парадоксально радостный. В него не сильно верится, потому что «таблетки» нет. Нет такого, что там кто-то кому-то вдруг открылся, и вдруг всё изменилось. И прекрасно, если в случае этой семьи это так произошло. С другой стороны, непонятно, что будет, когда Люция выйдет из комнаты. Был ли правда разговор с мамой? Было ли правдой, что она выходила на родительское собрание? 

Катя: Поэтому с метафорой я-Люция в финале ухожу в коробку — это мой мир, придуманный.

Леся: Я задумывала концовку так: папа приехал, сейчас будет классный вечер, а потом... всё будет так же, как раньше. Сахарные рожки приезжают раз в месяц в хорошем случае. 

Яна: Отец явно не останется жить дома. Мама не перестанет быть учительницей. Она все равно будет требовательной. Моей маме 60. Она какая была, такая и осталась. Она руководитель у меня всю жизнь. У неё сложный характер. Меняется только подход к ней. То есть я просто в течение жизни научилась с мамой жить. И когда Люция вырастет, у неё также будет спектр подходов гораздо больше. 

Катя: Она взрослая будет открытой, потому что она прошла через это всё. То есть, будет позволять уже… такие ситуации отпускать. Или, наоборот, с ними взаимодействовать и просто нормально к ним относиться.