Анастасия Николаевна Полозова с мужем Дмитрием Вячеславовичем Ворониным. Фото: Валерия Шимаковская / MR7
Как «Дэвид Копперфильд» помогал отвлечься от блокады? Какое обещание давали родителям перед разлукой дети, которых отправляли в эвакуацию? Зачем в письма вкладывали цветы? В день начала блокады Ленинграда публикуем историю Анастасии Николаевны Полозовой, которая родилась в 1931 году, а много лет спустя узнала о том, что её мама в 1942 году вела дневник — и, дополнив своими воспоминаниями, издала книгу.
Наш разговор происходит в доме с эркером на Большом проспекте Васильевского острова. Поднимаюсь на второй этаж. Пройдя по полутёмному коридору коммунальной квартиры, вхожу к Анастасии Николаевне Полозовой и её супругу Дмитрию Вячеславовичу Воронину.
Дом с эркером на Васильевском острове, на втором этаже которого в коммунальной квартире живут Анастасия Полозова с мужем Дмитрием Ворониным. Фото: Валерия Шимаковская / MR7
По профессии они геологи. На шкафу выложены камни, привезённые из геологических экспедиций. Тут же стоит фортепиано, круглый стол, книжный шкаф, а на стенах висит множество портретов. Чувствую, как оказываюсь под внимательным взглядом людей, изображённых на них. Это — предки Анастасии Николаевны, принадлежащей к роду Нахимовых. А ещё за нами приглядывает Лев Толстой — хозяйка говорит, что он был знакомым её прадедов.
Поймав мой взгляд, Анастасия Николаевна рассказывает, что это — только часть портретов семьи. Другую она передала в музей города Рославля Смоленской области. Оттуда родом был её отец. Там, в историко-художественном музее, художникам Полозовым посвящён целый зал.
Мы садимся за круглый стол, Анастасия Николаевна начинает свой рассказ.
У предков по матери были имения в Проскурове (ныне — Хмельницкий), на Украине. Кстати, именно в тех местах квартировался и 46-й Днепровский пехотный полк, в котором служил писатель Александр Куприн. Описанное в его повести «Поединок» — спор молодого поручика с офицером в небольшом провинциальном городе — происходило на глазах бабушки Анастасии Николаевны, уверена её внучка.
Комната коммунальной квартиры Анастасии Полозовой. Фото: Валерия Шимаковская / MR7
В Проскурове же в 1905 году родилась и её мама — Наталья Полозова. Ей выпало застать пять войн и две революции. Она росла на Украине, а позже переехала в Ленинград, окончила медицинский институт, стала работать офтальмологом. Её мужем стал Николай Полозов. В Ленинграде в 1931 году на свет появилась их дочь Настя.
На Украину приезжать продолжили, и оказывались там каждое лето. Так случилось и в июне 1941 года, когда началась война. Насте тогда было 10 лет. Маму срочно отправили в Ленинград, поскольку она была врач и, значит, военнообязанная, а девочку — в детский лагерь в подмосковный посёлок Катуар.
Когда Москву стали бомбить, воспитатели попросили родители увезти детей. Маму Насти долго не отпускали с работы, потом всё-таки дали отпуск на три дня, чтобы она забрала Настю обратно в Ленинград. Приехав в Катуар, она никак не могла найти дочку в толпе. А потом сказала, что у девочки в руках должна быть огромная кукла — пупс ростом с шестимесячного ребёнка с большими ресницами. Настю сразу же нашли и отдали маме. Кукла стала её оберегом.
Анастасия Полозова и Дмитрий Воронин. Архив Полозовых
Так мама и дочь приехали в Ленинград. А вскоре, 8 сентября, замкнулось кольцо блокады. Жили они — Настя, мама и папа, бабушка и дедушка, с 1937 года на 12-й линии В.О. в доме 17. В блокаду у себя приютили и друзей семьи — Войцеховских с детьми.
Первые месяцы войны запомнились переменными радостями. Например, на день рождения Насти — 20 октября — пили какао, правда, без молока.
Потом ситуация резко ухудшилась. Участились артобстрелы: девочка пряталась на чёрной лестнице флигеля дома. К зиме стало нечем топить: в ход пошла колоссальная коллекций фотографий галерей Северной Европы, которая сохранилась от прадеда Сергея Ниловича Нахимова. Картонные карточки жгли в буржуйке.
Чтобы как-то отвлечь детей от ужасов блокады, взрослые придумывали занятия. В квартире оставалось фортепиано, однажды в гости пришла пианистка и стала играть. Детям особенно запомнилось, как при свете коптилки переливался бриллиантовый перстень на её руке.
Но главным занятием блокадных дней было чтение. Бабушка и дедушка читали вслух по очереди. Среди книг были — «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, повести Гоголя, рассказы Горького. Больше всего затягивало чтение Диккенса, скрупулёзного и педантичного в описаниях.
— Когда Диккенс описывает завтрак, видишь всё, что находится на столах. До крошечек. Эпизоды бесконечных завтраков отвлекали нас от голода блокады, — вспоминает Анастасия Николаевна.
Из дневника Натальи Полозовой, мамы Анастасии Николаевны:
«Как много было прочитано замечательных книг и какое сильное впечатление они оставляли. Читали вечерами. Вся комната погружена во мрак, и только маленькая часть стола освещается слабым пламенем коптилки. Дети, одетые в зимние пальто и шапки, сосредоточенно слушают. Специфические условия блокады создавали обострённое восприятие прекрасного, и Настюша чуть ли не наизусть знает "Дэвида Копперфильда"».
Дом на 12-й линии В.О., 17. Архив Полозовых
До блокады мама Насти Наталья Полозова работала в городской офтальмологической больнице на Моховой, 38. В январе 1942 года её перевели в институт Отта, на Васильевский остров. Там, в институте акушерства и гинекологии, во время войны располагался госпиталь Ленинградского эвакопункта №1015. Мама была в нём старшим ординатором, специализировалась на лобно-орбитальных пулевых и осколочных ранениях с повреждением глаз и стала капитаном медицинской службы.
Планировалось, что после войны мама Насти защитит диссертацию на тему восстановительной хирургии. Этого хотел и её руководитель Александр Александрович Лимберг. Профессор, член-корреспондент Академии медицинских наук, он заведовал кафедрой челюстно-лицевой хирургии Ленинградского института усовершенствования врачей. Внедрил технологию, которая возвращала зрение раненым бойцам: кожу из голени вырезали и пришивали к брюшине. Ждали, пока приживётся. Затем пришивали в области вен. И уже потом — на лицо.
В Институте Отта для детей сотрудников организовали «очаг» — туда приходили в основном дети от 10 до 12 лет. Каждый день Настя с мамой преодолевали один и тот же путь. Блокадный маршрут начинался от дома на 12-й линии В.О. по Большому проспекту до 1-й линии. Оттуда — мимо Румянцевского сада, около ограды которого складывали трупы, вдоль Невы до Менделеевской линии, а тут и госпиталь.
Из дневника Натальи Полозовой:
«Город зимой 1942 года — белое безмолвие. Утром, направляясь в госпиталь, мы с Настей переступали через зашитые в одеяла трупы, вынесенные ночью на улицы. Хоронить не было сил, но последний долг люди всё-таки отдавали, зашивая умерших в одеяла, а не просто выбрасывая на улицу. Лежали и живые, но в конец обессиленные люди. Их (да простит меня Бог) мы обходили далеко.
Настюша проводила время в подвале госпиталя. Поздно вечером мы во мраке неосвещённого города возвращались домой, перешагивая через ледяные натёки из прорвавшейся из труб и, казалось, навеки замёрзшей воды».
Полозова Наталья Сергеевна (слева). Архив Полозовых
В блокадном Ленинграде Настя Полозова жила до марта 1942 года. В это время планировалось эвакуировать полярников и их семьи. Георгий Анастасьевич Войцеховский («дядя Жорж»), друг семьи, который жил вместе с семьёй Полозовых, работал полярником-геодезистом. Изначально вывезти в эвакуацию должны были его. Однако не успели. Он заболел дистрофией, его положили в госпиталь. Тогда стали узнавать, можно ли вместо дяди Жоржа отправить на большую землю ребёнка — Настю. Разрешили. Мама эвакуироваться не могла: служба.
Из дневника Натальи Полозовой:
«9 июля 1942 г.
В душе ужасный разлад: могу эвакуироваться, но мне сделать это очень трудно. Не сумею больше интересоваться своими личными делами, чем служебными».
Эвакуация была назначена на 15 марта. Отправка на аэродром происходила от Арктического института, который располагался на Фонтанке, в Шереметевском дворце.
С Васильевского острова шли пешком. Выйдя на угол набережной Фонтанки и Инженерной улицы, к цирку, когда до Арктического института оставалось всего несколько минут ходьбы, попали под обстрел. Спрятались в подворотне. Когда он завершился, пересекли мост Белинского.
Дед Насти Николай Николаевич Полозов, 1942 г. Архив Полозовых
У девочки через плечо висела противогазная сумка, в ней лежали банка каши и несколько котлет из остатков собаки. В конце декабря 1941 года мама привела домой большого белого дога, который стоил всю её зарплату — 900 рублей. Дед, охотник, умел разделывать дичь. Он всё сделал в ванной. Детей уводили, чтобы они не видели, как это происходит. Сам дед умер в начале марта.
В эвакуацию девочка везла маленький чемоданчик, на котором было выведено детской рукой: «Настя, десять лет».
Настало время прощаться. Мама прошептала Насте: «Если ты заплачешь, я умру».
— Я сдержалась, выполнила обещание. Зато плачу всю оставшуюся жизнь, — произносит Анастасия Николаевна.
Дядя Жорж, которого должны были эвакуировать, умер в ленинградском госпитале два дня спустя.
Из дневника Натальи Полозовой:
«27 июня 1942 г.
Всё время думаю о Настюше. Но твёрдо знаю, что лучше пусть она живет без меня, чем погибнет здесь вместе со мной. В конце концов у многих нет матерей. Однако она уже в таком возрасте, когда понимает всю опасность, какой я и её отец подвергаемся и даже способна от этого страдать».
Настя при эвакуации попала в село Нижняя Сарана Красноуфимского района Свердловской области. Там жили родственники. Ещё в августе 1941 года туда уехали Настина тётя Марьяна и бабушка.
Фотография из эвакуации. Справа налево: Настя Полозова, тётя и двоюродный брат. Архив Полозовых
Оттуда, с Урала, Настя писала родителям письма, в которых сообщала обо всём, что видела; обо всех, с кем дружила. В каждое из посланий она вкладывала цветы, найденные в поле. Каждый раз старалась подобрать разный цветок: черёмуха, лютик, гвоздика, фиалка, сирень… В блокадный Ленинград доходили письма с сухоцветами.
Из дневника Натальи Полозовой:
«13 июня 1942 г.
Утром получила чудесное письмо от Настюши. В письмо вложена засушенная фиалка. Она очень выросла. Пишет содержательно, так что я имею полное представление о её существовании. Во мне живёт подсознательное чувство, что мы с ней встретимся.
16 июня 1942 г.
Вечером получила четыре детских письма. Письма чудесные. На одном нарисован план расположения дома на фоне Уральских гор. Письма нежные. В одно вложена веточка засушенной черемухи.
17 июня 1942 г.
Вечером опять получила чудесные детские письма. Настюша очень выросла, созрела. Её письма просто совершенны. В каждом письме по цветочку. Это самая большая радость.
18 июня 1942 г.
Днём получила два письма. В одном лютик.
1 июля 1942 г.
От Настюши опять получила письмо. Послание дышит спокойствием мирной жизни. Пишет о ягодах, о цветах. Видела её сегодня во сне и проспала. Ночь была тихой».
На Урале Настя оставалась вплоть до августа 1944 года. В июле вышло постановление о возвращении в Ленинград комиссованных офицеров и их семей. Муж Настиной тёти Марьяны был именно таким офицером. Решили взять и девочку.
— Уезжаем на поезде. Сидим на нижней полке, стиснутые пассажирами. У меня в ногах — аккуратно зашитый тюк с вещами. Стучат колёса, клонит ко сну, я засыпаю. Очнувшись, вижу: тюка нет. Бросаюсь на площадку вагона, вижу — какой-то парень готовится спрыгнуть с поезда с моими вещами. Кричу. Он испугался. Я забрала тюк, — переносится в то время Анастасия Николаевна.
Затем добрались до Ленинграда. Тогда тётя Марьяна привела Настю к госпиталю — на встречу с мамой.
Институт имени Д. О. Отто, в котором в годы Великой Отечественной войны располагался госпиталь эвакопункта. Архив Полозовых
— Навсегда запомню: ждём у проходной. Меня трясёт от волнения. Время тянется бесконечно. И вдруг — мама. В развевающемся медицинском халате. Мчится прямо ко мне. Вопль, радостный плач, — рассказывает Анастасия Николаевна.
Затем девочка с мамой отправились в общежитие — там мама жила на казарменном положении.
— Как только вошли, мама упала на кровать — смеясь и плача. Потом вытащила из-под подушки моё платье. Всё то время, пока я была в эвакуации, она хранила его, — дополняет Анастасия Николаевна.
Однако остаться с мамой Настя не могла — в казармах жили только врачи. Решено было отправить девочку к папе, заместителю начальника банно-прачечного поезда на Ленинградском фронте.
Поезд проезжал путь от финской станции Рауту (сейчас — Сосново) на Карельском перешейке до посёлка Струги Красные в Псковской области. Банно-прачечный состав был большим. В первом вагоне действовала горячая санобработка одежды, во втором — стирка и сушка, в третьем и четвёртом — баня, в пятом — парикмахерская. В шестом и седьмом жил персонал. Там же женщины чинили одежду. Главной функцией таких поездов было — мыть солдат, причём как советских, так и пленных немцев. Работы было много, её следовало выполнять оперативно: все партии поступивших военных должны были быть переодеты в чистое бельё.
— Я жила в папином купе, мне выделили верхнюю полку. Вместе с двумя девочками бритвами мы убирали цисты-гниды со швов белья. После горячей обработки они умирали, но не отваливались. Мы делали это весело, даже устраивали соревнование. Кто больше гнид наберёт в банки, — смеётся Анастасия Николаевна. У неё очень звонкий смех.
Однажды, во время стоянки на станции Раута, Настя отошла от состава — набрать букет. К ней подошёл и папа. Тоже присел и стал рвать цветы. Вдруг они услышали громкий крик: «Мины!»
— Отец развернулся и строго сказал: «Ступай в мои следы». Так я и сделала. Всё обошлось, — добавляет Анастасия Николаевна.
Работа с папой в банно-прачечном поезде длилась весь август. Но в сентябре началась учёба — нужно было возвращаться в Ленинград. Девочка стала жить в родном доме на 12-й линии, однако теперь вместо некогда шумных комнат, где зачитывались книгами Диккенса при свете коптилке, царила тишина. Родственники и друзья семьи умерли. Мама жила в казарме при госпитале. Папа — в банно-прачечном поезде.
— Двухэтажный дом. Я одна. Хотя… не совсем. Со мной были крысы, — грустно улыбается Анастасия Николаевна.
Так девочка жила в течение года. По воскресеньям к ней приходила мама.
Настя поступила в шестой класс школы №33. Одноклассники приняли дружелюбно. Учиться было непросто.
— Жизнь на Урале не прошла бесследно. Мой протяжный говорок и диковинные местные слова вроде «шибко баско» и «почто», которые я привезла с собой с Урала, потрясали учительницу. В диктанте я допускала по 20 ошибок, — говорит Анастасия Николаевна.
Взрослые в школе сильно удивлялись тому, что девочка живёт одна. Каждый по-своему пытался поддержать её. Особенно помогала классная руководительница. Благодаря ей Настя освоилась в классе и стала получать хорошие оценки. За несколько дней до конца войны учительница погибла. Её нашли под окнами школьного кабинета.
Анастасия Полозова рядом с памятником адмиралу П. С. Нахимову, к роду которого принадлежит по материнской линии. Севастополь, 1986 г. Архив Полозовых
Эвакуация на Урал сыграла свою роль в том, что впоследствии девочка выберет профессию геолога. Изначально она хотела поступать в медицинский, как мама, но момент выбора вуза выпал на «Дело врачей» — судебный процесс начала 1950-х годов. Тогда советских врачей обвинили в преднамеренном убийстве представителей власти и арестовали. Мама умоляла не подавать документы в медицинские вузы. Настя послушалась: поступила на геологический факультет ЛГУ.
— Уже в университете я вспомнила, как в 1943 году, в эвакуации на Урале, мы с дядей в лесу собирали грибы и встретили двух мужчин. Дядя прошептал: «Смотри, да это же геолог Дмитрий Наливкин с сыном!» Эти слова стали пророческими для меня: в 1970-м я стала последней аспиранткой академика Наливкина, — делится Анастасия Николаевна.
Так она работала в Горном институте и исследовала Ишимбайское месторождение — нефтегазоносный горизонт на том самом Урале, где жила во время эвакуации.
После окончания войны родители Насти вернулись на 12-ю линию. Дом снова наполнился теплом и светом. Со временем семья расширилась: Настя вышла замуж за однокурсника Диму Воронина. Это было в 1956 году. Сам он работал во ВСЕГЕИ и ездил в экспедиции на Дальний Восток.
Анастасия Полозова и Дмитрий Воронин. 1950-е. Архив Полозовых
Большой семьёй и жили вплоть до 1970 года, пока не предупредили о том, что в здании разместится подстанция скорой помощи и предстоит переезд. Так Полозовы оказались сначала в Сосновой Поляне, а после — в коммунальной квартире на Большом проспекте Васильевского острова, в доме с эркером, где мы и встретились.
— В 1992 году мама сказала, что во время блокады она вела дневник. Я этого не знала. Многие эпизоды, выведенные в нём, стали открытием. Точно предчувствуя скорый уход, мама подняла тот самый дневник 1942 года и дополнила его. 15 мая закончила. Ровно два месяца спустя умерла, — заключает Анастасия Николаевна.
В 2021 году, накануне годовщины снятия блокады, Анастасия Николаевна перечитала мамин дневник и за три дня написала собственные воспоминания. Получилась книга «Эхо прошедшей войны», выпущенная в тот же год издательством «Лема». Она состоит из двух частей: взглядов матери и дочери на одни и те же события. Мост, переброшенный через век.
Когда текст опубликовали, Анастасия Николаевна, обратилась к мужу с просьбой отнести книгу в тот самый дом на 12-й линии, где они некогда жили, для врачей скорой помощи. Сама того сделать она не могла: вот уже 30 лет как у неё поставлена инвалидность первой группы. В одной из экспедиций упала с лошади и повредила позвоночник. С тех пор она почти не выходит на улицу. Её просьбы и поручения выполняет муж Дмитрий Вячеславович, с которым они идут рука об руку вот уже 70 лет. Или он идёт — а она ждёт.
Муж отнёс книгу и познакомился с врачами скорой. Те откликнулись, разрешили пройтись по дому и сделать снимки для Анастасии Николаевны. Одна врач — Резеда Исхакова — особенно тепло отозвалась о тексте и истории семьи, стала приходить в гости в дом с эркером, завязалась дружба.
Дмитрий Вячеславович Воронин (муж Анастасии Николаевны) с правнуком Львом у дома на 12-й линии, 17. Там жила семья во время блокады, а позже разместилась подстанция скорой помощи. Фото: Валерия Шимаковская / MR7
Уже поздно, но Анастасия Николаевна не торопит: по ночам она читает.
— Сейчас, в 93 года, я перечитываю книги, которые читали в блокаду. Закончила «Дэвида Копперфильда». Теперь он читается по-другому… В блокаду мы следили за описаниями завтраков. Сегодня же я замечаю, насколько он беспощаден. Вот обличает нравы: доктор Стронг женится на девочке, роды которой принимал… Вот спекуляцией занимаются судьи, — перечисляет Анастасия Николаевна. — А вообще — у меня длинный список чтения. Скоро примусь за «Войну и мир». На очереди — «Сага о Форсайтах».
Уходя от Анастасии Николаевны поздней ночью, долго всматриваюсь в окно эркера, из которого горит тёплый свет. В памяти повисает её фраза:
— Сегодня мы многое вспомнили. Это хорошо — когда есть кого вспоминать.
Анастасия Полозова с братом. Архив Полозовых
{{subtitle}}
{{/subtitle}}