«Мой дедушка — архитектор Ной Троцкий»

Каждая реликвия — память

— Вы погружены в семейную летопись с самого детства?

— И да, и нет. У меня ведь все родные — необыкновенные люди. Дед был талантливым архитектором. Его жена Екатерина Михайловна Петрова-Троцкая, моя бабушка (меня назвали Екатериной в её честь), была известным живописцем, театральным художником, занималась промышленной графикой. Она училась у художника Кузьмы Петрова-Водкина, сегодня её работы входят в собрания Русского музея и Музея театрального и музыкального искусства, хранятся в частных коллекциях. 

Мой отец Юрий Соломонович Забинков прошёл Великую Отечественную войну, мечтал стать профессиональным поэтом. До войны много публиковался, и его стихам давали высокую оценку Самуил Маршак и Леонид Мартынов. Вернувшись с фронта, он узнал о репрессиях, о том, что его отца, ленинградского журналиста Соломона Забинкова, арестовали. Когда блокада только началась, Соломон Забинков написал статью, в которой перечислил трудности, которые могут возникнуть в осаждённом Ленинграде. Корреспонденту предъявили обвинение в паникёрстве и чуть ли не в пособничестве врагу. Он умер в тюремной больнице. Узнав всё это, его сын, мой отец решил, что не хочет быть профессиональным поэтом.

У папы есть стихотворение, в котором звучат такие слова:

И горькою «лагерной пылью»
Покрылись родные края,
И ты не расправила крылья,
Неспетая песня моя.

В 1954 году он написал стихотворение «Без бронзового звона». 

Ни холмика, ни имени, ни даты…
О, Родина! Заплачь и ты о них:
Ведь эти жертвы и твоя утрата
И эти мертвецы — твои солдаты
И лучшие из сыновей твоих.

В лишеньях, заботах и борьбе
Они мечтали «сказку сделать былью» —
А стали просто «лагерною пылью».
Они верны и мёртвые тебе,
О, Родина! Заплачь об их судьбе!..

После этого стихотворения папа сказал: «Плохо я писать о Родине не хочу, а хорошо писать о Родине не могу. На этом я стихи писать прекращаю». 

Папа безуспешно пытался опубликовать стихотворение «Без бронзового звона». Но у него была особая судьба. Оно ходило по всей стране, имя автора долго оставалось неизвестным. Авторство приписывали и Ольге Берггольц, и Борису Слуцкому. Я знаю, что сегодня цитата из этого произведения выбита на мраморных стелах памятника репрессированным в парке имени Юрия Гагарина в Самаре. Как знать, если бы в то время узнали, кто автор этого стихотворения, папу могли бы арестовать. В «Большой дом» его, слава Богу, не вызывали. 

— Ваша семья к известному дому № 4 на Литейном проспекте имеет самое прямое отношение, не так ли?

— Да, Ной Троцкий был одним из авторов его проекта. Дед говорил: «Я отношу здание НКВД к первой работе моей по новому пути в области искания монументальной архитектуры настоящего советского стиля». В юности мне задавали вопрос: «А у вас случайно не сохранился план здания?» Обычно отвечала, что Ной Абрамович был главным архитектором внешних фасадов этого дома, а не внутренних помещений. Так что все вопросы на этот счёт — к потомкам архитекторов Андрея Оля и Александра Гегелло.

Вокруг «Большого дома» всегда ходили легенды. Одна из них — в здании имеется несколько подземных этажей с пыточными комнатами. Но подземный этаж там один. Это бомбоубежище. Периодически также возникали дискуссии о том, что строение выглядит чужеродным на фоне остальных. На мой взгляд, точку в спорах поставил известный архитектор, художник, историк искусства Петербурга Владимир Исаченко, который считает, что это «здание, решительно отличающееся от всех соседних зданий, вписалось в панораму невских набережных, внесло в неё новый акцент, а самое главное — не стало диссонансом».

— А кем работали ваши родители?

— Папа окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета. Там встретил мою будущую маму, Нору Ноевну Троцкую. Он был замечательным учителем литературы, тридцать лет преподавал в двух ленинградских школах, и его знал весь Ленинград. Ученики Юрия Соломоновича обожали, с некоторыми мы дружим до сих пор. 

Моя мама Нора Ноевна возглавляла кафедру латинского языка в Педиатрическом институте (сейчас это университет). Вместе с ботаником-систематиком, доктором наук Моисеем Эльевичем Кирпичниковым она не один год работала над важным делом своей жизни — составляла русско-латинский и латино-русский ботанический словари. Их сейчас хорошо знают во многих странах мира. Она говорила: «Медицинская латынь — это моя работа, ботаническая латынь — хобби».

У Норы Ноевны есть и другие серьезные труды. Энциклопедический словарь лекарственных растений и продуктов животного происхождения вышел в свет в 1999 году, когда она была при смерти. Но мама успела его увидеть и подержать в руках. В книге рядом со словом «календула» я увидела пометку, сделанную её рукой: вместо фразы «греческое происхождение» она поставила «латинское». И я спросила маму об этом слове, забыв о том, что она уже не могла говорить. И мама вдруг отчетливо произнесла: «Конечно, это слово латинского происхождения. А «календула» и «календарь», разумеется, однокоренные слова». Сказанное ею доказывает, что часть мозга, отвечавшая за любимое дело, отключилась последней.

Безусловно, главным хранителем семейной памяти долгие годы была мама. Она собирала книги, публикации о дедушке. Огромную часть его архива, включая ранние проекты, передала в музей истории Санкт-Петербурга. У нас дома постоянно бывали люди, причастные к искусству, архитектуре. В памятные даты обязательно приезжали ученики Ноя Абрамовича — Тереза Ротшильд, Лев Голубовский, автор памятника на могиле деда. Но, признаюсь, ни в детстве, ни в юности я не очень понимала, как много было сделано дедом за его недолгую жизнь, не осознавала и масштаб личности бабушки. Понимание пришло позже.

Долгие годы собранные мамой материалы лежали практически без движения. Когда началась пандемия, я решила их систематизировать. Вместе с подругой, художницей Варварой Шелковской мы начали разбирать архив. Теперь документы, фотографии собраны в отдельные альбомы по хронологии и персоналиям.

Как-то у меня в гостях побывали студенты, переживающие за судьбу Ленинградского мясокомбината имени С. М. Кирова, построенного по проекту Ноя Троцкого и отмеченного на Парижской выставке 1937 года золотой медалью и первой премией. Как известно, здание находится сейчас под угрозой сноса. Эти молодые люди многое делают для того, чтобы его отстоять. Как истинная петербурженка, я тоже против сноса памятников архитектуры, считаю, что на их восстановление необходимо выделять больше денег, ведь это наша история.

В «Библиотеке Друзей» молодые люди подготовили выставку, посвященную историческому мясокомбинату. В декабре должна открыться ещё одна выставка по этой теме. 

Побывав у меня дома, ребята сказали: «Почему бы вам не сделать экспозицию у себя дома?» И я сделала домашнюю выставку.

Одна из самых дорогих сердцу реликвий — витраж, подаренный дедушке мастером-витражистом, с которым они вместе работали над Домом Советов в Московском районе. 

На витраже — образ Святой Екатерины. Он был вставлен в окно квартиры-мастерской в доме № 15 на улице Желябова (сейчас это Большая Конюшенная), где жил дед с семьей. Мама была убеждена, что в годы блокады именно Святая Екатерина спасла всем жизнь, и дом тоже уцелел благодаря этому витражу-иконе. При очередном артобстреле в годы войны из нимба вылетел кусочек стекла, но сам витраж не пострадал. Когда я повесила напротив витража портрет моей бабушки Екатерины Михайловны работы Ноя Троцкого, то поняла, что лицо Святой Екатерины было списано именно с него.

— Все считали, что у Ноя Троцкого все в жизни замечательно — с такой «опасной» фамилией, совпавшей с псевдонимом Льва Бронштейна, оставшегося в истории Львом Троцким, он все же был востребованным архитектором, выполняющим ответственные и очень важные государственные заказы. Так ли все обстояло?

— Во многом — да. Он ведь ещё вырастил прекрасных учеников, ставших позже известными архитекторами. Начал преподавать в Академии художеств, когда ему исполнилось всего 26 лет, а в 28 стал её профессором. Ною Абрамовичу, одному из немногих, присвоили звание профессора и доктора наук без защиты диссертации. 

Но судьба уготовила деду множество испытаний. У него были любимая работа, ученики, счастливая семья. Они с бабушкой поженились в 1926 году. Через год у них родилась единственная дочь Нора, моя мама. В тот же год переехали в полученную от государства трехкомнатную квартиру на улице Желябова. Там же у Ноя Абрамовича была мастерская, где шла работа над проектами, признанными позже шедеврами. 

Бабушка помогала дедушке в творчестве. Сохранилась фотография, на которой изображен дедушка с группой специалистов. Снимок был сделан в Вологодской области, где в 1926 году Ной Абрамович проектировал завод по производству стекла и поселок Белый Бычок для рабочих. Сейчас это поселок Чагода. Проект стал позже образцом для строительства подобных заводов и поселков в других городах страны. Когда была в Чагоде, мне показали фото группы архитекторов, и я сразу узнала на нем бабушку. В творческие командировки они ездили вместе. Бабушка помогала мужу в прорисовывании проектов.

Но вскоре в их дом пришла беда — бабушка заболела открытой формой туберкулеза, который не поддавался лечению. Она долго лечилась в разных клиниках, но безуспешно. Мама в то тяжелое для всех время жила в Петергофе у дедушки Михаила Павловича. Свою маму она почти не помнила. 

В 1932-м, в 32 года Екатерина Михайловна Петрова-Троцкая ушла из жизни. Маму помогала растить сестра Ноя Абрамовича Юлия. А дедушка работал с утра до ночи. Работа его спасала. Одно только перечисление зданий, построенных в нашем городе по проектам Ноя Троцкого, составит не одну страницу. 

Уже в наши дни историк архитектуры, автор книг Борис Кириков написал о Ное Троцком: «Это было поколение счастливых архитекторов. Они создавали новую архитектуру, они считали, что создают новую жизнь». Действительно, 1930-е годы в архитектуре неслучайно называют «временем Троцкого». 

Дом Советов Московско-Нарвского района на проспекте Стачек

Из всех его творений мне больше всего нравится Дом Советов Московско-Нарвского района на проспекте Стачек с его ассиметричной башней. Сейчас там находится администрация Кировского района. Здание считают классическим памятником конструктивизма, ленинградского авангарда. А я, когда смотрю на это дедушкино произведение, всегда вспоминаю строки поэта Германа Плисецкого, хотя это стихотворение никак не относится к Ною Троцкому: 

И только при свече спокойной,
При табаке и при сверчке
Жизнь становилась, легкой, стройной,
Как сосны, как перо в руке. 

— Во всех публикациях о Ное Троцком неизбежно всплывает вопрос, как он смог уцелеть в страшные 1930-е годы?

— Действительно, всё остаётся загадкой. Ноя Троцкого хорошо знали за рубежом. Возможно, власти просто побоялись тронуть архитектора с мировым именем.

Несмотря на обстановку в стране, ужасающую атмосферу страха, Ной Абрамович продолжал оставаться принципиальным, честным человеком. Говорят, он был мягким, деликатным, но при этом никогда не боялся отстаивать свои позиции. Во время творческих споров мог высказать самую крамольную мысль. Известный архитектор, художник, историк искусства Петербурга Владимир Исаченко писал: «о нём никто не сказал недоброго слова, а это, надо признаться, большая редкость в сложном архитектурном мире».

Ной Троцкий был далек от политики. Аресты друзей считал большой ошибкой, которая обязательно будет исправлена. Он не вступил в коммунистическую партию, несмотря на многочисленные предложения. На вопрос своей дочки, почему, ответил: «Мне это не нужно». Ной Троцкий не сменил фамилию. Хотя ему не просто намекали, а заставляли это сделать и сулили всяческие блага. В частности, обещали дать Сталинскую премию, а ещё назвать его именем улицу в Московском районе, если он изменит в своей фамилии хотя бы одну букву. Дед категорически отказался.

— И всё-таки — совпадение ли то, что Ной Абрамович ушёл из жизни меньше чем через три месяца после убийства в августе 1940 года Льва Троцкого?

— Дедушка умер 19 ноября 1940 года после хирургической операции, хотя врачи говорили, что она несложная. Официальная причина смерти — сепсис. Ною Абрамовичу было всего 45 лет. Для мамы уход из жизни отца стал трагедией. Она очень его любила.

Смерть известного ленинградского архитектора породила множество слухов. Я думаю, что деда, архитектора известного «Большого дома», могли убрать преднамеренно — руками медсестры, например. Но это недоказуемо.

Когда Великая Отечественная война только началась, тётя мамы сказала: «Дети архитекторов города эвакуируются. Мне предложили ехать с ними в качестве врача. Сделаем, как ты скажешь. Хочешь — поедем, хочешь — останемся». Мама тогда произнесла: «Давай поедем. Я боюсь голода». Как будто знала, что будет блокада, что наступят страшные дни… Мама с тетей уехали из Ленинграда в Сибирь, в посёлок под названием Емуртла, вернулись домой в самом конце войны.

О творческих генах, памяти и не только

— Екатерина Юрьевна, передались ли кому-то из вашей семьи гены художников?

— Очень прилично умела рисовать мама. Отец учил её с детства. Дедушка вместе с учеником Львом Голубовским по выходным любили рисовать натюрморты, мама тоже участвовала. Потом дед проводил веселый конкурс и объявлял победителя. Но мама всегда говорила: «Никогда не скажут «художница Нора Троцкая, а скажут — дочка Ноя Троцкого. Я буду заниматься другим делом». Мама очень любила живопись, родители не пропускали ни одной выставки. И нас с сестрой Надеждой приобщали к искусству.

Мы с Надеждой пошли по родительским стопам — стали педагогами. Надежда преподает музыку, я — английский язык. Сегодня у Ноя Троцкого — две внучки, трое правнуков и один праправнук. Как знать, может быть, кто-то из них станет архитектором или живописцем.

Надо сказать, как-то в начале 2000-х годов я взяла фломастеры племянника и нарисовала картинку. Сестра Надежда заметила: «Здорово у тебя получается». Этой фразой она как бы дала стимул. Подарила мне фломастеры. Сегодня у меня собралось несколько сотен картинок. Поскольку на моих картинках присутствуют точки, свой стиль я назвала «наивным пуантилизмом». Многим мои работы нравятся, и они считают, что их обязательно нужно выставлять. За все годы состоялась одна выставка. Больше организацией выставок я не занималась. Некоторые картинки, впрочем, были напечатаны в виде открыток.

Поклонник творчества Ноя Троцкого, уроженец Чагоды, доктор технических наук, профессор Николай Алекссевич Балонин создал сайт, посвященный Ною Абрамовичу и его семье. Возможно, кому-то будет интересно заглянуть в него: mathscinet.ru/zabinkova. Там, к слову, можно увидеть и мои картинки.

— Ещё хочется спросить, почему на фасаде дома № 15 на Большой Конюшенной нет мемориальной доски, посвященной вашему деду, ведь он жил там много лет?

— Вопрос поднимался ещё в 1990-е. Памятную доску планировали установить к столетию со дня рождения Ноя Троцкого — в 1995-м. Был создан эскиз. Но по неизвестным причинам идея до сих пор остается на бумаге. К сожалению, дальше дело не пошло. И это моя боль. 

Замечательная мемориальная доска есть на здании администрации завода в поселке Чагода, где бережно хранят память о Ное Троцком. Я была в Чагоде два раза и очень полюбила городок и его жителей, ставших моими добрыми друзьями.

Я очень рада, что в 2020 году на топонимической карте города появилось имя деда — в Московском районе теперь есть сквер Архитектора Троцкого. Он находится за зданием Московского Дома советов, последнего детища Ноя Абрамовича. Этот объект требовал так много сил, что в какой-то момент Ной Троцкий вынужден был отказываться от других работ. Но все равно не успел воплотить свой грандиозный замысел до конца — строительство было завершено уже после его ухода из жизни.