«Без нас не растут этажи» — история машинистки башенного крана

«Королевы стройки»

— Как вы пришли в профессию?

— Что это за специальность, я понятия не имела. Была возможность [учиться] поближе к дому, вот и поступила в училище в Набережных Челнах. Я даже не знала, каким образом строятся дома, и интереса никакого не было. Не было и понимания, что там будет дальше и как.

— А когда появился интерес?

— Наверное, когда проходили стажировку. По 16 лет нам было, мы поднимались тогда в первый раз на кран для строительства девятиэтажного дома. Было очень страшно, безумно страшно, даже не столько подниматься, сколько спускаться. И сидеть в кресле, когда перед тобой просто тоненькое стекло и пропасть — тоже страшно. 

Конечно, делать ничего нам не доверили тогда, это было бы безумием. Иначе никто из нас не остался бы в этой профессии.

— Вы говорите, что вообще не задумывались об этой работе, страшно было, а что же заставило остаться?

— Мы тогда немножечко познакомились с людьми, которые уже работали на кране, и потихонечку начали у них узнавать информацию. Это, кстати, абсолютно женская была профессия. Училище выпускало ежегодно 90 девушек-машинисток башенного крана. Мужчины пришли позже. Когда я устраивалась на работу, в Набережных Челнах на кранах работало трое мужчин и более 150 женщин. Тогда вообще машинисток башенного крана называли королевами стройки. Потому что от того, как работаем мы, зависит вообще всё. Сейчас нас почему-то «опустили».

—Несправедливо, вы же на такую высоту забираетесь.

— Видимо, решили, что, раз мы так высоко забираемся, нас пониже надо опустить.

«Нам хлеба не надо — работу нам дайте»

— Вы учились в Набережных Челнах, там же работали какое-то время, как оказались в Петербурге?

— Помогла перестройка. В первую очередь помогла развалиться всему, чему можно было. Большинство людей были вышвырнуты, по-другому я не могу сказать. В их числе оказалась и я. Работы нигде не было никакой. После того как меня сократили, я ещё какое-то время находилась на бирже труда, потом даже перестала на неё ходить. Не видела смысла. Постоять в этой очереди? Прийти отметиться? Это было настолько унизительно. Весь город практически стоял на этой бирже. Все остановилось, кроме «КамАЗа», но на него нельзя было попасть. Выход был один — частный предприниматель. А в 1990-х частное предпринимательство — это что? Рынок. Закупалась, продавала, закупалась, опять продавала. Были какие-то деньги, на которые можно было жить. Потом прошла курсы компьютерные и работала в детской поликлинике, забивала талоны. Инженером лифтового хозяйства работала, потому что закончила энергостроительный. Было очень тяжело. Месяцами меня дети не видели, я находилась на работе круглосуточно. Сменщика никто не давал, поскольку это был роддом, всё чисто, и просто так туда людей не пускали. А зарплаты… Ну ничего приличного я не могу сказать про эти зарплаты. 

Тогда мне написала подруга, которая давно уже жила в Питере, звала к себе попытать счастья. Мы сели поговорить с сыном, ему оставался последний курс в колледже, что делать: либо мы доживаем в нищете, либо едем на свой страх и риск. Я уволилась, приехала, но очень долго не могла найти работу. Потому что приехала в ноябре, это мёртвый сезон на стройках. Но мне повезло, опять позвонила подруга, говорит: «У нас некому работать на кране». А мужчины-крановщики, понимаете, имеют свойство… уходить в запой. Подруга меня позвала, а я не сидела на кране девять лет. Я, говорю, даже не помню, как туда подниматься, что там находится в этой кабине. Как я буду работать? Отвечает: «Приедь, поднимись и что-нибудь сделай». Вот так я и приехала, поднялась и поняла, что руки мои всё помнят. Так устроилась, проработала 15 лет, в 2018 году вышла на пенсию.

— А как ваша семья относится к такой интересной профессии?

У сына первым словом было «кран». Старший внук, когда видел стройку, всегда спрашивал: «Бабушка, это твой кран?» А в целом — профессия и профессия.

— Сильно ли отличается работа крановщиков тогда и сейчас? Есть ли какие-то изменения?

— Конечно, есть — глобальные. Если раньше ты приходила на работу и была королевой стройки, то сейчас тебя просто «шпыняют». «Почему ты до сих пор ещё здесь?», «Не твоё дело», «Сделаешь, как мы скажем». Раньше у нас была пятидневка и выходные, которые мы отдавали семье. Это нужно было подвиг совершить, чтобы уговорить человека выйти поработать в субботу. В субботу! Я не говорю про воскресенье. А сейчас люди работают в месяц 30 дней из 30. Если по восемь часов, то это получается 240 часов в месяц. Но некоторые умудряются работать по 12, по 16 часов ежедневно. И я всегда говорю: 

Загнать работника в такой ритм, чтобы у него не оставалось возможности думать ни о чём, кроме как о работе — это очень удобно. Потому что работник по факту становится рабом. Да, может, его устраивает то, чем он занимается, и этот заработок, но он становится похожим на игромана, который сидит за джойстиками и слушает команды стропальщиков. Они превращаются в «маньяков». Нам хлеба не надо — работу нам дайте.

«Над тобой только Бог»

— По прошествии стольких лет чем нравится профессия? Не хотелось никогда её сменить?

— Нравится тем, что ты отвечаешь за себя, за свою работу. Отвечаешь за свою безопасность, за безопасность других. Наверное, в офисе я бы не смогла работать. Тут ты один. Над тобой только Бог. Ты управляешь всем. Ты можешь сказать нет, ты можешь сказать да. Ты принимаешь решения, от которых многое зависит. Ошибку на бумаге можно исправить, а когда ты делаешь ошибки на стройке, исправить их можно не всегда.

— А помимо ответственности большой какие ещё трудности могут быть?

— Боязнь высоты. Не все женщины после рождения детей возвращаются обратно. Во время беременности у многих нарушается вестибулярный аппарат, и вот эта боязнь высоты, головокружение — они просто появляются и всё. Нас 30 девчонок было, и в итоге на кране до пенсии доработало только трое. 

Нарушения есть: сутками работают, и начальство на это закрывает глаза. Большой город — большие расстояния, тяжело добираться до объекта. В моей практике было такое, что едешь с одного конца города на другой конец. И это может занять у тебя два с половиной часа. И вот ты восемь часов сидя работаешь, четыре часа в пути, итог — 12 часов в сидячем положении.

— Можете рассказать немножко подробнее про ваш рабочий день? Что входит в ваши обязанности? Что вы делаете, когда приезжаете на объект? И что нужно сделать до того, как с объекта уехала?

— Сначала мы должны переодеться в спецодежду. Заполнить журнал, дождаться, чтобы ответственное лицо расписалось в нём. Если мы первый раз на объекте, то мы знакомимся с проектом производства работ. Это документ, в котором прописано всё, что делается на стройке: каким оборудованием что делается, что поднимается, какой вес и так далее. Такие проекты вообще читает прораб, потому что он на стройке отвечает за людей, и мы. Вообще если что-то пошло не так, виноват крановщик. Дальше поднимаемся на кран и проверяем его: всё ли исправно, всё ли двигается как надо. Поднимаем контрольный груз — это груз, который устанавливается под краном и немного превышает максимальную грузоподъёмность крана, — только после этого приступаем к работе. Уходя, точно так же всё проверяем, смотрим, чтобы кран остался в рабочем положении, но тем не менее был выключен.

Краны продолжают падать

— Сейчас вы глава профсоюза. Какие проблемы вы как председатель помогаете решать крановщикам? Что сейчас беспокоит людей в профессии?

— В 2018 году, когда мне предложили стать председателем профсоюза, у меня было две задачи. Во-первых, очень низкая заработная плата. В 2018 году машинист башенного крана получал в месяц 32-34 тысячи рублей за пятидневку. А это же и ответственность большая, и там есть свои риски, а жить на эту зарплату в большом городе невозможно. Мы постоянно писали жалобы в прокуратуру, поэтому руководство было вынуждено поднять зарплаты, к сожалению, только до 40 тысяч рублей, но это уже большая победа.

Во-вторых, необходимо было провести профессиональную оценку условий труда. В 2014 году из-за экономии денег многие вредные условия труда в нашей компании стали допустимы, и с этим мне хотелось бы разобраться. Мы никогда не знали, какой у нас класс вредности. Знали только, что женщина выходит на пенсию в 50 лет, на пять лет раньше мужчин. Мы запрашивали у профсоюза документы, которые могли бы нам сказать, какой у нас класс вредности, но нам постоянно отказывали, не обосновывая ничем. Тогда я запросила документы якобы от практикующего крановщика, и выяснилось, что класс вредности у нас будет 3.2. По закону он подразумевает дополнительный процент к заработной плате, причем минимум четыре процента ежемесячно, и ежегодные оплачиваемые дополнительные отпуска — минимум семь дней. Работодатели ничего не выплачивали и отпуска не предоставляли. Сейчас я как работник сужусь с работодателями по этому делу, а как профсоюзная организация мы пока бьёмся с ними на уровне прокуратуры.

— Вы сказали про вредные условия труда, а в чём конкретно они выражаются?

— В первую очередь это рабочая поза. Ты можешь работать только в сидячем положении, и на протяжении всего рабочего дня эту позу изменить не получится. А если мы посмотрим, как у нас быстро растут дома, мы поймём, что этот человек работает безостановочно. Потому что если он будет себе устраивать перерывы, то вся стройка будет останавливаться. Хотя перерывы вообще прописаны в инструкции, но это очень сложно устроить. Мы работаем с арматурщиками, каменщиками, и кроме нас никто другой машину не разгрузит, бетон наверх не поднимет. А рабочие, монтажники получают деньги именно от количества установленных, например, панелей либо от количества залитого бетона. Мы получаем часовую ставку, они — по факту сделанной работы. Соответственно, мы же понимаем, что им тоже надо деньги зарабатывать, поэтому работаем. 

Если вы сядете на табуретку, вытянете ноги вперёд на ширине плеч, то место, которое находится между ступнями, это и будет окошечко, куда вы смотрите, когда работаете. С прямой спиной вы смотреть не можете, то есть вы должны наклониться. Джойстики у вас находятся примерно на уровне подлокотников компьютерного кресла, но руки остаются на весу, и при этом вы должны двигать этим джойстиком именно так, как нужно.

Второй момент — вибрация. Даже если кран достаточно статичный и не качается от ветра и резкого торможения, вибрация всё равно может происходить, когда поднимаешь тяжёлые груза, например. Тебя постоянно качает, вот почему нужен хороший вестибулярный аппарат.

Третье — опасность и все риски, которые связаны с высотой.

— Бывали какие-то трагедии на производстве?

— Был случай в 2020 году. МЧС обычно предупреждает, что ожидается сильный ветер либо усиление ветра. Но вот в этот день даже МЧС молчало. Откуда взялся этот ветер — непонятно, но он очень сильным был, и люди, которые жили недалеко от объекта, говорили, что даже дверь балкона было сложно закрыть. И вот в этот момент один из кранов просто оказался в таком положении, когда рельсовый путь стоит в направлении ветра, и кран ветром погнало, он упал. Тогда у нас погиб машинист (ЧП произошло 18 июня на стройке в Полюстрово, погиб 49-летний мужчина, приехавший на заработки из Омской области — ред.). Когда мы расследовали случившееся, я сказала, что он не виноват. Во-первых, не было никакого предупреждения о сильном ветре. Когда ветер поднялся, крановщик остановил работу. Они говорят: «До падения крана машинист успел бы спуститься». До падения было шесть минут. За шесть минут он бы не спустился. У нас нет лифтов, мы поднимаемся и спускаемся по лестнице, которая прикреплена к металлической части крана, как стремянка. На что мне тогда сказали: «Ладно, но он даже не предпринял усилий для того, чтоб спуститься».

— А чем в итоге закончилось?

— Человек-то погиб, чем оно может закончиться? Единственное, в чём его признали виновным — в том, что он не предпринял никаких усилий для спуска. Остальное, что ему пытались навязать, я отстояла. 

— Есть ли какие-то продвижения в вашей работе по вредным условиям? Какие-то победы?

— Каждые пять лет комиссия должна проводить специальную оценку условий труда. Мы ждём сейчас конца 2023 года, тогда как раз пройдут очередные пять лет, и на этой комиссии мы будем требовать, чтоб проводились замеры. Например, сколько времени человек находится в том или ином положении или насколько сильна вибрация. Печаль в том, что это делают только на бумаге. Пишут, что замеры провели, я отвечаю: «Ребята, вы пробыли на кране 15 минут. За это время измерить всё невозможно». За прошедшие пять лет мне удалось сделать так, чтоб замеры по-настоящему проводились, но, к сожалению, не для крановщиков, а для людей других специальностей. Надеюсь, что если получилось один раз, то получится и второй.

«Работа не есть всё»

— А что вы могли бы пожелать будущим поколениям?

— Хотелось бы, чтобы они вспомнили: работа не есть всё. В работе наша жизнь не заключается. Потому что придёт время, и работу мы оставим, но мы не будем даже знать этого человека, который живёт рядом с нами. Мы не будем знать, как выросли наши дети. Деньги нужны, но, если ты будешь за ними гнаться и работать 30 дней без перерывов, это, во-первых, скажется на здоровье, а во-вторых, твоя зарплата никогда не поднимется. Поэтому мы должны задуматься, какой результат мы хотим получить? Не думать только о сегодняшнем дне. И, если вам уже наплевать на себя, подумайте о ваших детях, подумайте, в какие условия они придут, когда вырастут. Если они вам ещё не безразличны. Вот когда мы об этом начнём думать, у нас, мне кажется, многое может измениться. И если деньги решают всё, то мы можем хотя бы решить, работать нам в таком графике или нет.

— И всё-таки всё это стоит того, чтоб подниматься на кран?

— Мне дочь всегда говорила: «Ты на пенсию не уйдёшь. Ты свой кран не оставишь». А я сейчас смотрю, и у меня нет никакой тоски. Потому что я знаю, насколько это тяжёлый труд, насколько это низкооплачиваемый труд. Но в строительстве без этого башенного крана и без этого человека на башенном кране практически ничего невозможно сделать. И, несмотря на все трудности, это замечательная специальность. 

Я благодарю Господа за свой трудовой путь и за то, что он до сегодняшнего дня хранит меня в своей руке и даёт помощь и силу для отстаивания интересов коллег. И у нас есть такой девиз, лозунг: «Без нас не растут этажи».