Почувствовал себя в безопасности только 10 марта в Германии

— В августе прошлого года вы «исчезли» после того, как суд вас единственного из обвиняемых в СПб по статье 207.3 отпустил из СИЗО под запрет определённых действий. После этого вы приходили еще на несколько заседаний. В какой момент вы решили, что вы уедете из страны? Было ли это решение вызвано тем, что сторона обвинения начала обжаловать смягчение меры пресечения и был шанс, что вас вернут в СИЗО?

— В том числе, конечно, и это повлияло. Но главное — я видел, как судят других по той же статье. По 207.3, насколько я знаю, не было ещё ни одного оправдательного приговора. По похожей административной статье признавали невиновными в дискредитации армии, а по уголовной нет. Когда меня выпустили из СИЗО под запрет определённых действий, у меня сначала был такой героический настрой. Я думал, что сейчас буду выполнять романтическую миссию героя-одиночки. Может быть, даже сяду, но продолжу до последнего доказывать, что я прав. Но потом я поговорил со своими хорошими товарищами, которым я доверяю и которые разбираются во всём этом. Они сказали: «Борис, от твоего решения вообще ничего не зависит». И после этого я воспринял мой выход из СИЗО как данную мне возможность уехать. Мне кажется, что им легче выпихнуть сейчас оппозиционеров из страны, чем держать за решёткой. 

— Но при этом кроме вас никого из обвиняемых по той же статье в Петербурге не отпустили. 

— Могу предположить, почему так. Кроме меня, задержали ещё некоторых активистов и людей, которые прежде вообще никак себя не проявляли в публичном поле. Например, менеджера Вику Петрову. Но при этом только у меня одного есть политический бэкграунд. Я участвовал в муниципальных выборах в 2019 году, был кандидатом в депутаты Законодательного Собрания в 2021-м. Меня поддерживала партия «Яблоко». Я видел в материалах моего дела справку от ФСБ, что я сторонник «Яблока». Возможно, они не хотят лишней шумихи вокруг меня, чтобы я не набрал, условно говоря, политические очки. Возможно, такая у них логика. Я не знаю, это моё предположение. 

Я отказался от романтического мифа о единоличном действии. И важным аргументом для меня была семья: дочка, жена. Думаю, что для них было бы совсем плохо, если бы меня закрыли лет на 10. А сейчас я могу участвовать в воспитании дочери, мы сейчас в безопасности, с нами всё хорошо.

— В какой момент вы решили, что вы в безопасности? Когда скрывались в России, или когда пересекли границу, уехали в Киргизию? В Германии? 

— 10 марта, когда мы въехали в Германию. В Киргизии я не чувствовал себя в безопасности. Я был как бы в подполье. Я просто жил, водил дочку на рисование, чтение, танцы, жена изучала немецкий. А я просто вегетативно существовал, не мог работать, ни с кем общаться. Лишний раз не высовывался. 

— Вы в это время следили за тем, что про вас пишут, что вас объявили в розыск? 

— Да, такая возможность у меня была. 

— Но вы опасались, что Киргизия может выдать вас России? 

— Да, это достаточно противоречивая республика. Кыргызстан является членом ОДКБ, то есть частью военно-политического союза с Россией. Они выдают разыскиваемых оппозиционеров.

— Почему тогда вы уехали в эту страну? 

— Если там не светиться, то там всё же за тобой не придут. Но в общем-то организация, которая помогала мне переехать, это они определили, в какую страну бежать. Я не мог выбирать. 

— Вопрос, который не могу не задать. Часто слышу рассуждения у залов суда, где идут процессы других обвиняемых по 207.3 в Петербурге, люди говорят: «Бориса Романова отпустили из СИЗО, а он сбежал. Теперь суды больше никого не отпустят». Что вы по этому поводу думаете?

— Вот, например, Сашу Скочиленко не отпускают, на мой взгляд, потому что её дело сильно политизировалось, у неё много сторонников, на суды приходят СМИ и дипломаты. 

Кроме меня были и другие обвиняемые, кого не стали держать в СИЗО, а они уехали — Мария Алёхина (была задержана за нарушении санитарно-эпидемиологических норм 27 января 2021 года во время протестной акции в Москве, была приговорена к ограничению свободы на год, но вскоре меру наказания заменили на лишение свободы, Мария сбежала в Литву — ред.) или Марина Овсянникова (14 марта 2022 выбежала в эфир программы «Время» с пацифистским плакатом, на следующий день СК начал проверку в отношении Марины по статье 207.3, в октябре 2022-го Овсянникова сбежала из страны с 11-летней дочерью — ред.), например. Но суды же не стали всех после этого оставлять в изоляторах. Кому-то всё же дают домашний арест, подписку о невыезде. 

То, что не отпускают оставшихся в Петербурге семерых обвиняемых по 207.3, мне кажется, связано с общей степенью репрессивности системы. Пик задержаний пришёлся на весну-лето 2022-го, последнего — Евгения Бестужева — взяли в ноябре после долгого перерыва. Мне видится это так: власти взялись арестовывать, но потом, увидев, как всё это освещается, как люди реагируют, процесс застопорился. Мы же понимаем, что задержанных могло быть гораздо больше. Власти как будто начали осторожничать. Но теперь сами стали заложниками своих решений. Смягчить меру пресечения или дать мягкое наказание — это что же, проявить слабость? Либеральничать они уже не будут. Мне интересно, какие сроки дадут в Петербурге. И в то же время мы видим, как процессы затягиваются. Уже скоро год с первых задержаний. Зачем они тянут? Сами в нерешительности? Похватали, а что делать со всеми этими людьми, которые вроде как даже не с боку припёка, не знают?

— Вы поддерживаете отношения с вашими близкими, кто остался в Петербурге? 

— Да, с мамой общаюсь. Она рада, что я в Германии, а не в российской тюрьме. К ней приходили, когда я исчез, искали меня. Но она не знала. Я ей не сообщал. Я поначалу не выходил с ней на связь, потом сказал, что у нас всё хорошо, но где мы, не говорил. 

— До задержания вы занимались градозащитными проектами, активно участвовали в жизни района. Эти активности отошли теперь на задний план? 

— Как раз сейчас завёл новый telegram-канал, возродил группу в ВК «Соседи Светлановского», снова общаюсь с участниками сообщества. По Удельному парку сейчас вопрос — там планируют какое-то благоустройство, а жители не понимают, какое и зачем. Мы обсуждаем, как активистам войти в рабочую группу по благоустройству. 

Я очень хочу поддерживать связь с округом «Светлановский», с Выборгским районом, где я себя идентифицирую как политика, которой вынужден сейчас жить в Германии, потому что в России угрожает тюрьма. Я полностью солидаризируюсь с жителями района, хочу дальше помогать им организовывать гражданское общество, чтобы жизнь там была комфортнее и безопаснее. 

— Вы планируете возвращаться в Россию? Если да, то когда? 

— Планирую. 

А вот когда это произойдёт — пока не понятно. Много факторов, которые могут повлиять. В социологии есть такое понятие «чёрный лебедь» — это неожиданные феномены, явления, которые сказываются на ситуации. Это может быть что угодно: финансовый кризис, забастовки, выборы президента. Посмотрим, какие будут кандидаты. И конечно, что будет происходить в зоне «спецоперации».