«В блокадном городе жили и работали немцы»

«Нас, немцев, человек пять осталось»

Мы встречаемся в обществе «Дети блокады — 900» на Кирочной улице. Два дня в неделю, сейчас уже только по праздникам, здесь собираются блокадники. Среди них — Эльвира Иогановна Супруненко. 

— Лет 20 назад немцы всколыхнулись. Решили собираться в Петрикирхе, при поддержке немецкого посольства — нам одобрили существование клуба «Радушие». Нас оказалось так много, кстати — человек 50 точно приходило. Для некоторых было таким удивлением — в блокаду в Ленинграде жили немцы, далеко не все об этом знают, — жалуется Эльвира Иогановна.

Два года назад руководство Петрикирхе решило отдать помещение клуба под другие нужды немецкого посольства. Теперь блокадники с немецкими корнями собираются вместе с другими ровесниками-ленинградцами. Город выделил помещение на Кирочной улице, но всего на два дня. 

— Мы раньше и на гитаре играли, и на гуслях, так интересно было. Я вела литературный кружок: сочиняли хокку, устраивались соревнования. А сейчас, нас, немцев, в клубе пять человек осталось. Всё уходит, утихает, — рассказывает Эльвира Иогановна. 

В последнее время, по словам блокадников, город на фоне СВО сократил финансирование — выгнали музыканта, которая играла для собирающихся на пианино. Поэтому встречаются блокадники всё реже и реже — теперь чаще всего только на праздники. Но Эльвира Иогановна не особо этим обеспокоена: у неё есть любимое дело — сочинять рассказы. Писать она начала в 2000 году — говорит, вдохновение пришло вместе с пенсией. 

О войне она не только пишет, но и рассказывает — детям и внукам. Своей историей она поделилась и с MR7.

«Когда началась война, я всё время спала»

Эльвира Иогановна сейчас носит фамилию мужа — Супруненко, не любит москвичей с их «бордюрами» и продолжает заниматься поэзией — в 2021 году выпустила собственный сборник. 

— Мы ленинградцы в четвертом поколении! — гордится Эльвира Иоанновна.

Отец и мать женщины по фамилии Трабер — оба немецкого происхождения. Эльвира родилась на Васильевском и почти всю жизнь прожила на острове. Из довоенного времени она хорошо помнит, как дома отмечали пасху — несмотря на корни, семья приняла православие. Но с началом войны, в 1939 году, отца репрессировали по национальному признаку. 

— Отправили его на 15 лет валить лес и строить Чуйский тракт. Остались мы — я, мама, бабушка, мой годовалый брат и дедушка. И мы поняли, что фамилия-то у нас немецкая — придут и за нами. Начали прятаться по знакомым. В начале блокады выезжать боялись — вдруг схватят, поэтому и остались, — рассказывает Эльвира Иогановна.

Значительно позже, спустя почти 20 лет, отец Эльвиры смог вернуться в Ленинград, но не в семью.

Когда началась война, Эле Трабер было пять лет. Женщина признаётся, что очень плохо помнит эти времена, хотя семья прожила в осаждённом городе почти два года. 

— Когда началась война, я всё время спала. Хорошо помню горячую воду — её много пили, видимо, чтобы есть не хотелось. Вечно что-то ломали — наверное, мебель, чтобы согреться — постоянный хруст. И очень не люблю синий цвет — видимо, синие лампочки в бомбоубежище, постоянно перед глазами мелькали. Я когда сейчас вижу синий, очень неприятно… Правда, в бомбоубежище потом уже не спускались — боялись, что завалит, — так блокаду описывает Эльвира Иогановна. 

По словам женщины, об этом времени воспоминаний почти не осталось у всей семьи — видимо, на фоне сильного истощения люди впали в «забытьё». Поэтом синий цвет, хруст и горячая вода — это почти единственное, что осталось у Эльвиры Иогановны от жизни в блокадном городе. 

«Он не дожил до разрыва кольца месяц»

Поняв, что до конца войны ещё далеко, весной 1942 года Траберы решили попробовать выехать из города. 

— Нас вывозили из Ленинграда через Ладожское озеро на катере. Помню только красное одеяло — ноги у меня уже тогда не ходили. И всё время бухало и брызги. Перед нами затонула баржа, прямо с людьми — в них снаряд попал, — вспоминает блокадница. 

Семью Эльвиры отправили в Сыктывкар. Женщина признается, что еды не хватало настолько, что бабушка ходила попрошайничать у кучеров овёс, которым кормили лошадей. Из него дома варили кашу. Помимо нехватки еды, у семьи Трабер возникла новая проблема — в Сыктывкаре узнали о немецком происхождении ленинградцев. 

— Опять придрались к фамилии и начали наблюдать за мамой. Она тогда работала на производстве, а на неё хотели настучать. И вот её уже вызывают в НКВД — мы как узнали, собрали вещи и в одну ночь удрали в Вологду, — делится Эльвира Иогановна.

В Вологде семью застало ещё одно несчастье — в декабре 1942 года погиб дедушка, который остался в Ленинграде.

Когда сообщили, что он погиб, бабушка рыдала, а потом вдруг кольцо прорвали, и она ещё больше плакала, — эти дни, признаётся Эльвира Иогановна, она тоже помнит смутно. 

Несмотря на известия о смерти единственного родственника, с которым семья поддерживала связь, узнав о прорыве блокадного кольца, Траберы чётко решили — надо ехать обратно в Ленинград.

«Бабушка всё молилась и плакала»

Семья Эльвиры вернулась в город спустя три месяца после прорыва блокады и ещё задолго до победы — в апреле 1943 года. В то время попасть в Ленинград можно было только по специальным пропускам, вспоминает Эльвира. По словам женщины, достать их было очень трудно — поэтому, чтобы сделать документы, маме пришлось отдать золотую брошь. 

— Мы тогда бабушке, чтобы пропуск сделать, возраст уменьшили. А брата везли, пряча в корзине для белья. Наказали: «если ты пикнешь, нас всех расстреляют» — ему-то вообще пропуск был не положен, всего 4 года — детей в Ленинград не пускали, — рассказывает Эльвира Иогановна. 

Ещё одно яркое воспоминание, которое осталось у женщины — долгая дорога от Московского вокзала до дома на Васильевском острове и разрушенный Невский проспект — дома с провалами, нет крыши, укрепления и пустые улицы.

— Мы шли целый день. Бабушка всё молилась и плакала — боялась, что наш дом разрушен.

Дом остался целый, а вот сами комнаты в коммунальной квартире, где до эвакуации жили Траберы, оказались заняты — в них приехали люди из соседних разрушенных домов, а вещи сожгли или разобрали соседи. Особенно Эльвира переживает за книги — говорит, перед эвакуацией оставалось собрание дореволюционных изданий, но почти всё сожгли.

— Только один сундук, видимо, его открыть не смогли — все же слабенькие были, оказался полный — огромная коллекция журнала «Нива»! Мы с матерью так обрадовались, — приободряется Эльвира Иогановна. 

После возращения несколько месяцев Траберы жили с другими соседями: в одной комнате с ними спал молодой парень из детского дома. Его родители погибли в ещё в самом начале войны. Однако бабушка Эльвиры не растерялась и написала письмо Сталину, рассказав о проблеме. Ответ пришёл через месяц — семье выделили комнату в соседнем доме. 

«Май 1945 — помню, как сейчас»

То, что лучше все Эльвира Иогановна запомнила из детства, случилось на 9 мая 1945 года. Тогда ей было всего восемь лет — окружающие смеялись над её красным пальто в заплатках, а девочка радовалась победе.

Спустя полвека дочь семьи Трабер написала о «Великом дне» рассказ — женщина очень гордится, что встретила победу вместе с Ленинградом. 

— Наверное, это первое самое яркое и чёткое воспоминание — помню как сейчас. Кстати, в этом же году я в первый класс пошла, — сопоставляя два события, смеётся Эльвира Иогановна.

В школу Эльвира устраивалась сама: несмотря на надежды семьи, что в разрушенном Ленинграде, где царила неразбериха, от них, наконец, отстанут, летом 1945 года за мамой пришли — мол, немка, вот и едь реставрировать Берлин. Бабушка же была занята воспитанием младшего внука, а Эльвира была предоставлена сама себе. 

— Я как-то гуляла, меня схватили под руку, и говорят: «Иди пой раненым в госпиталь». Я так испугалась, думаю: «Ну, хорошо», — а чего ещё делать? Поставили меня на стул, и вот пою я «Жил на свете Витя Черевичкин…». 

Сейчас Эльвире Иоанновне 86 лет. В молодости она закончила Горный институт, с радостью вспоминает о командировках в Азию. Вспоминая войну, она надеется, что больше такого не повторится и верит в современное российское правительство. 

— Вот такая я наивная, меня, наверное, могут не понять, но я очень патриотичная, — смеётся Эльвира Иогановна.